И теперь она могла с уверенностью сказать, что его наставления возымели эффект. Постепенно она начала усваивать его уроки, но, к несчастью для него, уверенность в собственных силах, которую он привил ей, только укрепила ее решимость добиться возвращения памяти родителям, вместо того, чтобы освободиться, как он, возможно, хотел, от рисков, связанных с привязанностью.
Она задумалась, не пытался ли он сам освободиться от них.
Было ли ему спокойнее прожить эту жизнь одному?
В груди внезапно защемило.
Не поэтому ли он пошёл на такую жертву? Была ли это попытка избавиться от привязанности… к ней?
Но та страстность, с которой он целовал ее в данный момент, погружаясь в нее, словно по доброй воле надеясь утонуть; то, как он отчаянно льнул к ее телу, желая ощутить самые сокровенные уголки ее тела, словно старался запечатлеть их в своей памяти, которая в любой момент могла бы быть стёрта… было совершенно ясно, что он так и не нашёл ни свободу, ни спокойствие — он был беспомощно привязан к ней, как и она к нему.
Но стоило ли ей рискнуть противостоять истинной цели его действий?
Нет.
Не тогда, когда они нашли тот хрупкий баланс — тонкую ниточку, удерживающую их вместе. В эти последние мгновения она хотела принадлежать ему, чтобы он делал с ней все, что пожелает. В конце концов, его желания и ее собственные были так тесно связаны, что все, что он делал — просто открывал их для неё. И когда он вытащил из неё пальцы, внезапно заменив их чем-то другим, скользящим по ее промежности… шуршащим кожаными полосками… царапающим кожу холодным металлом… ее сердце бешено заколотилось.
Она не могла отрицать, что уже представляла себе, какие чувства испытает — первоначальный шок, затем жгучую боль, когда шипованная плеть впервые ударит ее по половым губам. Но, похоже, это не входило в его планы. По крайней мере, не сейчас. Вскоре окованные кожаные полоски сменились ощущением выпуклой рукоятки, скользящей вверх и вниз вдоль ее половых губ. Она услышала заклинание у своей щеки и почувствовала, что движение прекратилось, сменившись нарастающим давлением на ее анус. Резко вдохнув, она зажала в кулаки простыню, а увлажненный смазкой набалдашник начал настойчиво таранить тугое колечко ее мыщц. Она обнаружила, что они естественным образом растягиваются, словно допускают возможность принять столь значительный размер. Наконец, она почувствовала, как рукоятка проскользнула сквозь сфинктер, втягиваясь ещё глубже, прежде чем внезапно завибрировать, от чего Гермиона начала терять связь с реальностью.
Она помнила, каким огромным ощущался его член в ее заднице в первый раз, когда все сводилось к тому, чтобы перетерпеть массивное вторжение, по крайней мере, поначалу. Но теперь все было совсем иначе. Да, она чувствовала сильный напор, но он совсем не приносил ей дискомфорт. Он начал давить на плеть, помогая вибрацией расслабить мышцы заднего прохода, от чего с ее губ посыпались вскрики и ругательства, которые она не могла как разобрать, так и остановить.
Она смутно заметила, как он завел ее вторую ногу за другое плечо, затем почувствовала давление, но уже у входа во влагалище, когда головка члена раздвинула половые губы. Плеть все еще равномерно погружалась между ее ягодиц — он явно позаботился о том, чтобы она продолжала работать с помощью магии. Мгновение спустя он схватил ее за плечи и вонзился до основания, заставив ее выгнуться дугой.
Когда она наконец глотнула немного воздуха, а из груди вырвался сдавленный стон, он начал неистово вбиваться в ее тело, чередуя поступательные движения то своего тела, то рукоятки, набалдашник которой, казалось, значительно увеличился в размерах, или, возможно, это было просто ощущение чрезвычайной наполненности.
— Северус… — ритмично стонала она, повторяя его имя каждое вторжение. — Северус…
— Я здесь, — прошептал он ей на ухо, и она тут же отпустила простынь, впиваясь пальцами в его спину, словно он был всем, что у нее оставалось.
Ровный шепот его дыхания у ее шеи, перекатывание мускулов под ее руками, давление его тела, под грузом которого она была вынуждена согнуться пополам, и ощущение, что в ее самые интимные места проникают на всю глубину, захватили ее… перед глазами опять поплыло. Она чувствовала синхронность каждого действия, как ее собственное дыхание и сердце сливались в единый ритм с остальными телодвижениями, и она больше не чувствовала, что ее трахает кто-то посторонний. Она ощущала, что ему передавалось ее удовольствие изнутри, пока она пользовались каждой частью его тела и трахала ими саму себя.
Ощущение было настолько отчетливым и ярким, что, когда она наконец испытала оргазм, то вместе с ним прозвучал не тот нечестивый вопль, которого она ждала от себя, а хриплый вздох восторга, льющийся из нее на протяжении всей ее разрядки; ее тело содрогалось и извивалось, извергая влагу снова и снова, пока она не осталась сжиматься и сокращаться вокруг двух стволов, которые хоть и поспособствовали ее освобождению, но оставались все такими же каменными.
Когда она наконец открыла глаза, то обнаружила, что он смотрит на нее в упор.
Она видела, как его лицо исказило желание, когда он стал двигаться резче. Но в этом выражении читалась и крайняя уязвимость. Все было так, как он говорил в самом начале — два члена, боровшихся за превосходство, две версии его самого, сражавшихся за победу.
Но он не отождествлял себя с победителем — с тем, кому предвещал господство.
Неужели после Джеймса и Гарри он думал, что побеждают лишь такие, как они?
Ее сердце и тело были переполнены им. Она приняла его. Полностью. И если он хотел ее, и в этот момент она принадлежала ему, то он победил… дважды.
Она посмотрела ему в глаза, гадая, чувствует ли он все, что бурлит в ее душе — печаль, ярость, любовь.
Она ужасно злилась от того, что такой человек, как он, совсем не думал о себе. После всего, чем он пожертвовал ради других. И что даже сейчас у него не было возможности жить в мире, который он заслужил.
Но, как он и сказал, она была бойцом. И она считала, что за него стоит бороться.
— Я люблю тебя, Северус. — Она решительно обняла его. — Я люблю тебя, и разрешаю тебе кончить.
Его лицо исказила гримаса, будто он изо всех сил держался, но когда волна оргазма накрыла его, то его голос сорвался от боли, а не от удовольствия.
Она не прекращала обнимать его, даже когда его член прекратил извергать сперму, а пульсирующий набалдашник остановил свой ход. Когда он, наконец, пошевелился, то осторожно извлек рукоять и опустил ее ноги вниз, позволив ей сделать первый полноценный вдох за длительное время.
Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее, его глаза были налиты кровью, а брови сошлись на переносице.
— Любишь меня? — повторил он хрипло. — После всего, что случилось? После всего, что ты обо мне узнала?
Она медленно кивнула.
Он подавленно покачал головой.
— Почему ты не можешь поверить мне? — настоятельно спросила она. — Или, что более важно, почему ты не можешь поверить в такие чувства к себе?
— Я думал, что все пройдёт… когда тебе станет лучше.
Гермиона недоверчиво посмотрела на него.
— Это не какое-то сиюминутное помрачнение, Северус. Это не просто какая-то вызывающая проблемы привязанность, которую я перерасту. Я испытала это чувство дважды. Разве ты не заметил? — Она посмотрела ему в глаза, пытаясь найти понимание. — Это не то, от чего необходимо избавиться. Ты достоен любви… и я полюбила тебя.
— Но… — он не мог подобрать слов, пытаясь сформулировать хоть какое-то опровержение. — теперь уже поздно.
— Возможно, да.
Он моргнул, его брови в смятении поползли вверх.
— Что ты имеешь в виду?
Она подняла руку к его щеке, пытаясь успокоить.
— Ты скажешь Министерству, что это я обратила забвение.
Шокированный, он отстранился и пристально посмотрел на нее.
— Нет.
— Скажешь, — безапелляционно заявила она. — А если нет… Тогда я скажу.
========== Глава 26: Шедевр ==========
Гермиона ещё ни разу не видела, чтобы Северус был настолько близок к панике. На его лице читался тихий ужас, и она могла представить, что он предчувствует надвигающийся хаос, как это часто случалось с ней самой. Без сомнения, он видел, как вокруг него рушился целый мир; все его планы по ее защите шли насмарку.