- Мы выступаем на одной секции. - Я тоже постучал пальцами по бейджу.
- Какая у вас фамилия романтическая. А Л - это Леонид? Лев?
- Лондон.
Она смерила меня цепким взглядом, словно прикидывая, подходит ли мне имя. Видимо, решила, что подходит.
- Хотите танцевать, Лондон? Тут недалеко, мне сказали, есть неплохой клуб.
- Я редко танцую, Карина Романовна. Но с удовольствием посмотрю, как танцуют те, кто умеет.
Мне нравилась ее уверенность, властная, чуть вызывающая манера говорить, приподнимая одну бровь.
- А я редко приглашаю. Только с чего вы решили, что я умею танцевать? Мой коллега вам рассказал?
Она не смутилась внешне. Только скулы чуть порозовели.
- Я слышал, как вы поете утром в душе. Наши номера рядом.
Теперь смутилась.
- В вас живет музыка.
- Чего во мне только не живет, - рассмеялась она. - Я очень густонаселенная личность. А что живет в вас? С таким именем вы просто обязаны быть таинственной фигурой. Эти шрамы, откуда они?
- От книг. Знаете, как глубоко можно порезаться бумагой? Наука - опасная штука. За нее люди, случается, жизни отдают.
Противостоять ей было почти невозможно. Да я и не хотел. Мы танцевали до утра. Мои руки скользили по ее горячей талии, она смеялась, я улыбался ей в ответ, но где-то в глубине стальным тяжелым шаром каталась мерзкая фраза: «Хочешь ее? Денег дам...».
- Мне скоро пора петь в душе, а я еще не в номере, - сказала она, склонив голову мне на плечо. - А если я не буду петь, Сан Валентин не взбесится и, считай, день прошел зря. Он ведь предлагал тебе переспать со мной, Лондон?
Я кивнул. Она с невеселой усмешкой отвела взгляд.
- Ты не первый. Денег предлагал?
Я снова кивнул. Подал ей пальто. Мгновенно вставшее между нами глухой стеной напряжение было мучительно. Вот только что она была у меня в руках, горячая певчая птица, сильная, смелая. И вот она набрасывает на плечи пальто, кутается в пушистый бордовый шарф, из-под берета стекают медными струйками распущенные волосы. Она превращается в холодную статую. В Самофракийскую Победу. Ее мысли далеко - в номере нашей гостиницы, где спит ее любовник. Мразь, которая готова продать ее любому, кто захочет.
Мы вышли на улицу, касаясь друг друга локтями. Холодное утро опустило на пустынный город синие вуали заморозков. Голова моя горела от стыда и желания защитить идущую рядом женщину от всех мразей на свете. Если бы только она захотела, если бы дала знак...
- Брось его, Карина, - сказал я.
Она пожала плечами, не найдя, что ответить.
- Любишь его?
- Раньше любила. - Она улыбнулась печально чему-то в прошлом. - Я ведь думала, что ни на что не годна. Он привел меня в науку. Я поверила в себя. Так хотелось что-то сделать такой, большое, заметное, чтобы он мной гордился... Слабоват оказался Сан Валентин. В науке вообще мало сильных мужчин. Истерики, слабаки, завистливые сплетники... Этого добра полно. А стоит немного поднять голову...
- Почему ты его не бросишь? Пусть катится ко всем чертям! - Я обнял ее, притиснул к себе, коснувшись скулой скулы. Она прикрыла глаза, дав волю усталости.
- Знаешь, как иногда хочется побыть с кем-то сильным? Сильнее меня. С кем нечего делить. С кем не надо меряться тем, чего у меня от природы нет, а по правде - и у них тоже. Почему не брошу? Обойдется. Поманил, позвал, самоутверждался, тыкая котенка в молоко. А я не кошечка, Лондон. Пусть на каждом шагу кричит, какой он слабак, я из когтей не выпущу. Месть - такая штука... Все время мало. Пусть хоть раз поступит не как тряпка, пусть бросит меня сам. Есть же, наверное, где-то там у него внутри этот предел, когда он перестанет ныть и подсылать ко мне блудливых доцентов, которым ничего не светит. Когда станет хоть на пару минут тем, кем я восхищалась, поступая в магистратуру, и скажет сам: «Карина, уходи». Я уйду, Лондон. В тот же день уйду, найду себе нормального парня, и пусть живет, как хочет.
Я повернул ее к себе лицом.
- Помолчи.
Она замерла на полуслове, приоткрыла губы, собираясь возразить. Я поцеловал ее.
Ее губы не были мягкими и податливыми. Она попыталась перехватить инициативу, но я не позволил, и она уступила, наслаждаясь тем, что в этот момент в мире был кто-то сильнее ее, тот, кто диктовал условия, устанавливал правила, которым можно было попробовать не подчиниться. Она забралась ледяными руками мне под пальто, под рубашку - и я оттолкнул эти руки. Потому что именно это ей было нужно. Я знал. Я чувствовал.
Мы целовались в лифте. Я удерживал в ладони обе ее руки, не позволяя ее холодным длинным пальцам проявлять свою волю. Я прижимал ее к стене в пустом коридоре. Наматывал на руку медные пряди, заставляя ее запрокинуть голову.