Все шло на лад, как действия бурджугутов повсеместно, прямо-таки с колдовским наваждением, принялись опережать тайчиуты: не успевал род перекочевать, перебраться на новые земли – несколькими днями раньше в этих местах оказывались тайчиуты, обосновывались, разбивая стан…
Причина могла быть одна: завелся корыстный нос, все вынюхивающий… Чей он был – определить непросто. Тайчиуты и бурджугуты, хоть и враждовали веками, имели общую родословную. Достаточно сказать, что правителем тайчиутов был Таргытай Кирилтэй, родной брат Сачихал, которую Тэмучин, несмотря на все ее козни, согласно обычаю, почитал за такую же мать, как и родившую его. Так что среди того и другого родов находились люди, которые занимали сторону противника – зов крови не пересилишь…
Тэмучин собрал совет: старейшины долго обсуждали поведение людей, вызывающих сомнение. Что они делали, не отлучались ли надолго в последнее время? Сначала решили установить слежку за подозреваемыми, но поняли: тайчиуты за это время оттеснят их род в пустынные земли. Да и как знать, что предатель именно среди тех, кому не доверяют старейшины.
– Вспомним наш древний обычай, – сказал вождь, у которого только начали проклевываться усы. – Пусть каждый, о ком вы говорили, пройдет испытание меж двух огней.
Разожгли высокие костры, так что искры, казалось, уносились в звездное небо. Старейшины и колдуны сидели кружком и наблюдали, не сводя зорких глаз: огни должны были указать предателя.
Первый подозреваемый, крепкий парень, имевший близких родных среди тайчиутов, шагнул смело и надменно, не скрывая своего гнева. Взвилось пламя костров пуще прежнего, и в толпе зевак раздался единый вздох, ибо для непосвященных все зависело от движения огней. Но старейшины и колдуны следили и судили по-иному.
За ним пошел второй, растерянный и жалкий, – его чуть не слизало пламя, словно прогоняя от себя. Но и этого колдуны и старейшины отпустили с Богом.
Так миновали огни все «ненадежные», но колдуны с непроницаемыми лицами лишь качали головами.
– Все, весь род от мала до велика должен подвергнуться испытанию! – вскричал Тэмучин и первым показал пример, прошествовав столь величественно и уверенно, что даже огни поугасли, притихли в трепете перед ним.
И Тэмучин стал искать глазами того, кто последует за ним. Вдруг взгляд его уперся в странное, очень знакомое и в то же время совершенно чужое, какое-то несуразное, «не свое», как подумалось мельком, лицо. Только в следующее мгновение он понял, что смотрит на сводного брата, на Бэктэра.
– Иди… – произнес Тэмучин тихо.
Бэктэр шагнул, но ноги его не слушались, подкашивались, как у старика, дергались…
Всколыхнулось, скрестилось пламя кострищ над головой испытуемого так, что в следующий миг огонь мог объять и поглотить человека.
– Я не виноват!.. – с воплем бросился прочь от костров Бэктэр. – Я случайно рассказал дяде Таргытаю о наших планах, а он потом меня стал заставлять, сказал, что на всю степь объявит, что я доносчик и соглядатай, и на всю жизнь меня опозорит! Что мне оставалось делать?!
Тэмучин помолчал. Посмотрел на старейшин, окинул взглядом весь собравшийся род.
Во всполохах огня лица казались особенно суровыми и торжественными.
Люди ждали. Костры нетерпеливо трещали и подгоняли жар к голове.
Он еще раз оглядел воинов. Взгляд пал на могучего джасабыла Баргыя, исполненного редким покоем.
– Я, Тэмучин, сын Джэсэгэя-батыра, поручаю тебе, джасабылу Баргыю, по обычаю предков свершить над предателем казнь! Я сказал!
Баргый вздрогнул: того, кто лишал жизни ханского отпрыска, обезглавив, хоронили вместе с убитым.
– Ты сказал, я услышал, – тихо, но твердо произнес Баргый.
– Все из-за тебя, из-за матери твоей приблудной! – пуще прежнего завопил Бэктэр и бросился к коню.
Его схватили и скрутили. Исполнили все по обряду: джасабыл Баргый убил Бэктэра, пронзив сердце выстрелом в спину. Перед могилой опустился на колени, наклонив голову в готовности принять смерть.
– Мы, новые люди – люди длинной воли, меняем старые порядки, – решительно подошел к нему Тэмучин и поднял с колен. – Сын хана ниже последнего раба, если он предатель! Долг и честь – мера всему! Я освобождаю тебя, джасабыл Баргый, от исполнения отжившего обычая: перед Всевышним Тэнгри отвечать буду я.
– Брат мой, – приблизился к нему тринадцатилетний Хасар, – я с тобой. Пусть и на меня падет ответственность за содеянное.