Только при едином порядке степь перестанет так обильно поливаться кровью сынов своих! Люди смогут в спокойствии пасти скот, растить детей. Тогда и он сможет осуществить давнюю мечту: пригласит уйгуров, чтобы они обучали монголов своему письму и чтению. Но где взять силы для победы, если воины, от нукера до тойона, еще не успели залечить раны после минувших битв?! В то время как и без того многочисленное войско найманов сейчас еще больше разрастается за счет прибивающихся к нему уцелевших врагов – обозленных, жаждущих мести мэркитов, кэрэитов, прихлебаев из других племен, в логове найманов уже больше, чем всех монголов вместе взятых! Но нет иного пути: победа или погибель. Громкая слава монголов увеличит их число в глазах врага, а внезапный удар внесет смятение и разъединит их ряды. Да укрепит дух монголов Отец небесный – всевышний Тэнгри.
Утром военачальники докладывали хану:
– Тойоны, арбанаи и сюняи еще не окончательно утверждены. Мы их меняем перед началом каждой облавы, присматриваемся…
– Пора назначить постоянных, чтобы те лучше узнали своих людей, а люди привыкли ценить их как командиров, ставленников хана. А вот то, что вышли на охоту всем миром, – хорошо. В этом наше спасение. Теперь каждый род должен организовать доставку добычи в свои семьи, а оттуда, из станов, дополнительно набрать людей. Очень нужны коноводы…
– По два коновода на один арбанай? – уточнил Мухулай.
– Больше. По четыре-пять, – сказал хан, – чтобы в нужное время коновод мог встать на место погибшего воина.
– Люди нужны, – вздохнул Мухулай, – но ума не приложу, где их взять.
– Найдутся… – прищурился в задумчивости Джэлмэ. – Нужно прельстить глав родов. Скажем, пообещать за коновода от добычи половину доли воина?!
– Можно также задействовать слуг и рабов, – воодушевился Мухулай, – предложить за них хозяевам одну четвертую доли воина!
– Черное войско – разговор особый, – сказал хан. – На каждый мэгэн должно приходиться по два-три сюна черного войска. Не меньше, но и не больше, чтобы не могли повернуть пики против нас, а шли впереди, принимая на себя первый удар. За черного воина… дадим по три четверти доли воина. Сам же черный воин должен знать, что если будет смел и останется в живых, то обретет свободу! Главам родов дайте понять, что на этот раз, если не одолеем врага, им не потребуются ни рабы, ни слуги: все наши семьи полягут прахом в степную землю!
– За три четверти-то, – усмехнулся Джэлмэ, – я думаю, отбоя не будет, всех рабов отдадут!
Джэлмэ людей знал. Скоро главы родов толпились у порога сурта хана и просили стражу пропустить их:
– Да мы только спросить: можно ли в черное войско отдавать мэркитов?! – Тэмучин распознал голос Аччыгыя, у которого прежде людей было не допроситься. – Можно ли им, бестиям, доверить оружие?!
– А кэрэитов?! Работники с них все равно никакие, больше проедают! За три четверти-то хорошо!..
Тэмучину было отрадно, что, вчера еще крепко приунывшие, а то и перепуганные до смерти, люди сегодня ожили, думают о добыче, нацелены разбогатеть, ухватить кусок побольше. Это хорошо. Перед войной человек должен грезить победой!
Интересно, отцу, великолепному батыру Джэсэгэю, только ли бойцовской сметкой и удалью удавалось побеждать там, где остальные терпели поражение? Или все-таки, как ныне сыну его, приходилось взывать как к доблести, так и к алчности, а порой подогревать хвастливость и зависть?! Важно одно, чтобы человек в ослеплении будущей добычей, званиями и почестями не замечал очевидного – своей слабости и силы противника, – шел напролом, рвался, будто одурманенный запахом крови зверь, к цели! Лишь простым нукерам нельзя позволять жить надеждой на легкую победу.
– Черное вой… – Аччыгый за завесой входа вдруг осекся на полуслове.
Да и главы родов, просившиеся к хану, враз притихли.
– Ожулун-хотун и Борте пожаловали… – почти шепотом произнес кто-то из них.
– Айда к Мухулаю, у него спросим! – стал удаляться голос Аччыгыя. – Он отвечает за черное войско…
«Разбежались!.. – усмехнулся Тэмучин. – Так вам Мухулай все и выложит. Он умеет поводить за нос, когда надо…»
Рядом, при всей схожести, мать и жена различались так же, как солнце дневное и вечернее. Казавшаяся всегда высокой и осанистой, мать была чуть ниже хрупкой на вид Борте. По лицам женщин, полным значительной таинственности, Тэмучин догадался, зачем они прибыли так спешно.