– Вы грубы. – Ветер унес ее слова в открытое море, и она почувствовала вдруг такое отчаяние, что даже придвинулась ближе к графу, чтобы заставить его наконец повернуть к ней голову. – Вы грубите мне с той самой минуты, как мы впервые встретились. Отчего? Что я вам такого сделала?
– Я? Груб с вами? – На лице графа явно читалось недоумение.
– Вы со мной не разговариваете!
Он издал короткий смешок.
– Вам только пятнадцать.
– Почти шестнадцать, – сообщила она. – И так вышло, что я знаю, как поддержать хороший разговор. Не только это; еще я дружна с вашим младшим братом.
– Леди Марша, – начал граф ледяным тоном, – я человек занятой. Мне есть о чем подумать. И – да, я заметил, что вы флиртуете с Финном; разумеется, его внимания достаточно, чтобы вас занять.
– Это не просто флирт. – Она слышала, как дрогнул ее голос, и замерла в ужасе. – И я не испорченный ребенок, который требует к себе внимания. Обычная учтивость – вот и все, о чем я прошу. Да еще уважение.
Глубоко вздохнув, лорд Чедвик взглянул Марше прямо в лицо.
– Очевидно, я разочаровал вас, за что прошу прощения. Но у меня нет желания вступать с вами в спор ни в этот вечер, ни в какой-либо другой. – Повернувшись, он зашагал прочь по пустой палубе.
Был час ужина, но у нее совсем не было аппетита. Уже много дней ей совсем не хотелось тратить время на еду. Любовь владела ею, все прочее не существовало.
Девушка схватилась за поручень – палуба уходила из-под ног.
– Вы ошибаетесь насчет меня и Финна! – закричала она вслед графу. – Но вам этого не понять, ясно? – Она знала, что не следует ей говорить столь шокирующие слова. Но кажется, остановиться была уже не в силах. – Потому что вы так много упустили в жизни! Вы читаете книги, вместо того чтобы лучше узнать людей, которые сидят в карете рядом с вами!
Лорд Чедвик остановился и обернулся к ней. Его лицо оставалось непроницаемым.
– Вы рано уходите к себе в каюту, – продолжала она бесстрашно, – и там принимаетесь разбирать счета, вместо того чтобы задержаться подольше и рассказать у камина какую-нибудь историю. А вот сейчас вы, кажется, не замечаете, как красив закат, просто дух захватывает! Однажды вы пожалеете о своем высокомерии. И я однажды докажу вам, что есть на свете такая вещь, как идеальная любовь!
Он взглянул поверх перил туда, где пламенел закат, красный как кровь, а затем вновь на Маршу.
– Не бывает ни идеальной любви, ни идеальной жизни, – сказал он, сумрачно глядя ей прямо в глаза. – Итак, оставьте напрасные мечты. Будет печально видеть, если вам причинят боль. Доброго вечера, леди Марша.
И снова зашагал прочь.
Ох, если бы можно было выбросить его за борт!
Слава Богу, через несколько минут на носу появился Финн.
– Что случилось?
Ей сразу же стало легче.
– Ваш брат – он пытался…
– Пытался – что?
Она видела тревогу в его глазах и от этого любила его еще больше.
– Он пытался предостеречь меня от вас. Сказал… сказал, что вы упражняетесь в искусстве флирта, вместо того чтобы заняться своими обязанностями.
Он привлек ее в объятия, и ее гнев немного остыл. Она мечтала об этой минуте.
– Какой бы мужчина не потерял из-за вас голову? – сказал он, дыша ей в волосы. – И не отложил бы работу ради вас?
– Вы очень любезны, – ответила она, не высвобождаясь из его объятий.
– Это не любезность, это правда. – Он отстранился, чтобы посмотреть на нее. На плечах, которые только что обнимали его руки, кожа горела, точно в огне. – Мне так жаль, что Дункан был с вами груб.
Спускалась ночь. Никто не мог их видеть. Поразительно, как легко на таком маленьком судне можно было найти уединение!
– Если такова цена за то, что мы это сделали, – она опустила голову ему на грудь, – тогда, надеюсь, что он нагрубит мне еще раз.
– Марша, – прошептал Финн.
– Финн, – шепнула она в ответ и закрыла глаза. Как отрадно было сознавать, что она может и слышать, и чувствовать, как бьется его сердце.
Отстранившись, он приподнял ее подбородок.
– Не знаю, как же это случилось, да столь быстро?
– И я не знаю. – В его глазах она видела беспокойный огонек, тот же самый, что видела в глазах мальчишек и мужчин в деревне в графстве Суррей, да и в Лондоне, и в Брайтоне, куда ездила на школьную экскурсию. Этот огонек уже не был для нее загадкой. Она знала, что это желание.
Но и она хотела его не меньше. Хотела, чтобы он обнимал, чтобы целовал ее.
«Прошу тебя», – подумала Марша.
– Я в вас влюбляюсь, – прошептал он хрипло.
– А я – в вас, – сказала она.
Она уже успела в него влюбиться. Финн стал для нее всем. Вот только его брат советовал ей быть с ним осторожнее. Сказал и ушел, словно Марша была досадным недоразумением, от которого не терпится отделаться.
Очевидно, Дункану Латтимору нравилось все портить. Но она не позволит ему испортить этот сладкий миг.
Парус наполнился ветром и выгнулся дугой, скрыв их с Финнианом от посторонних глаз. Она осторожно погладила его по лицу. И он охотно опустил щеку в ее ладонь, потерся об нее, да с такой нежностью, что у нее защипало в глазах. А затем он заставил ее опустить руку, стиснул в своей и поцеловал Маршу.
Это был момент совершенного счастья. Столь совершенного, что она поняла – любовь рядом, лишь руку протяни.
– Я должен видеть вас как можно чаще, – сказал Финн, как будто она была величайшим сокровищем на свете.
– Скоро я закончу школу, – сообщила она без всяких предисловий. – И я должна быть в Лондоне. Возле вас.
– Да. Я люблю Лондон. Гораздо больше, чем поместье в Кенте. Или Оксфорд. – Он снова ее поцеловал, медленно, властно, словно скрепляя печатью обещание, которое они дали друг другу.
На сей раз его рука почти коснулась ее груди, и девушка испуганно замерла.
Ей вдруг вспомнились слова, которые она бросила, точно перчатку, в лицо лорда Чедвику: «Однажды я докажу вам, что есть на свете такая штука, как идеальная любовь!»
Марша знала – именно так может быть у нее с Финном.
И это было так. Уже.
Две недели в Дублине закружили ее, точно в водовороте. Каждую минуту, когда только было возможно, Марша проводила с Финном. Сестра Дженис совершенно не замечала ее сильной склонности к нему, сама всецело поглощенная удовольствием быть в Дублине с двумя старшими и любимыми подругами.
И вот наступил вечер шестнадцатого дня рождения Марши.
В южном пригороде Дублина родители сняли особняк с чудесной оранжереей. И уже после того, как остальные члены семьи давно отправились на покой, Марша и Финн лежали в объятиях друг друга, глядя сквозь стеклянный потолок на звезды, которые едва проглядывали – «Но все-таки они здесь», – как настаивал Финн, – сквозь облака.
– В Шотландии, чтобы выйти замуж, нужно, чтобы вам исполнилось всего шестнадцать, – прошептал он, дыша ей в волосы.
Ее сердце, кажется, перестало биться.
– Правда?
– Да, – ответил он и погладил ее по бедру. – Когда мы вернемся в Англию, тотчас убежим. В Гретна-Грин!
– Да, – прошептала она, крепко прижимаясь к нему. Вдруг она показалась себе такой маленькой!
Она истинная, их любовь. Все без подделки, совсем настоящее. Почти все время Марша принимала свою любовь храбро и с величайшей радостью, как танцующее в воздухе перышко, а сейчас ей открылась всепоглощающая сила, грозящая унести далеко-далеко, в неведомые дали.
– Не бойтесь, – прошептал он и поцеловал ее, и нежным было соприкосновение их губ.
Нет. Она не будет бояться.
Он распустил шнуровку на спине, осторожно спустил рукава и корсаж платья, шепча милые глупости ей на ухо.
В ту ночь Марша позволила любви унести себя туда, куда дóлжно. Она отдала Финну все. Все!
Их совокупление в темноте вышло неловким. Быстрым. Оба очень боялись быть застигнутыми на месте преступления. А потом, к величайшему удивлению Марши, появилась боль. И кровь!
Новое смущение и неловкость.
Но не в обычае Финна было обращать внимание на неприятности.
Потом она кое-как привела себя в порядок, потому что пальцы дрожали, и он снова привлек ее к себе.