В то время в округе зверствовала банда поджигателей. Магазины, машины, склады… Наш дом оказался первым жилым домом, на который они совершили нападение. Потом было ещё четыре или пять пожаров, и их, наконец, поймали. К счастью, Ур и мой брат оказались единственными погибшими, но это служило малым утешением нашим родителям. Городские власти предоставили нам временное жильё, пока мы не сможем купить своё. Я помню, как после школы каждый день бегал на пепелище несмотря на запреты отца. От дома почти ничего не осталось — эти нелюди использовали какую-то горючую смесь, и пожарные долго не могли потушить пламя. Там, собственно, и не на что было смотреть: обугленные палки, какие-то развороченные камни, не поддающийся определению хлам… Но я всё равно ходил.
Однажды там появились цветы. Кто и когда принёс их, не известно. Две лилии. Они так страшно смотрелись там: белоснежные живые цветы на чёрных от сажи, мёртвых останках дома. Наверное, именно тогда я и осознал, что случилось в ту ночь. Через две недели мы переехали в Магнолию, просто сбежали от сочувствующих взглядов и робкого шепотка за спиной. Только от себя не убежишь. Этот выжженный пустырь со временем кое-где зарос травой и почти перестал чадить, но душа всё равно болит от копоти воспоминаний.
Я никогда не рассказывал тебе об этом. Знаешь, почему? Те цветы на пепелище… Я растоптал их, каждый хрупкий лепесток, пока они не превратились в бесформенную серую кашу. Знаю, ты не осудила бы меня — мне было всего десять, ещё совсем ребёнок, перенёсший страшную утрату и прошедший через ад. Я осудил себя сам. Потому что только став взрослым и встретив тебя, понял, наконец, насколько жестоко поступил тогда. Эти цветы были чьей-то надеждой — на то, что больше этого не повторится, и благодарностью — за предупреждение: люди стали осторожнее и внимательнее, что помогло сорвать несколько поджогов и в конце концов поймать преступников. А ведь иногда надежда — это единственное, что нам остаётся.
Ты была моими лилиями, милая. Тем, что поддерживало и давало стимул идти дальше. Не бояться. Надеяться, верить. Любить. Дышать. Просто жить. До тебя я и не знал, каково это — жить. Радоваться каждому дню, получать удовольствие от самых элементарных вещей… Наверное, поэтому я так долго и не делал столь серьёзного шага, как предложить тебе стать моей женой. Не потому, что не хотел или боялся потерять свою свободу. Мне было хорошо только от того, что ты рядом. Было счастьем просто просыпаться с тобой в одной постели, готовить для тебя завтрак по воскресеньям, гулять в парке, ходить по магазинам… Я уже не помню, когда пришла эта мысль — узаконить наши отношения. Но стоило ей появиться, и… Нет, она не стала навязчивой идеей, хотя, наверное, именно так это и выглядело со стороны. Все эти разговоры, намёки с моей стороны… Знаешь, я ведь даже заезжал в ювелирный салон, присмотрел кольцо, только брать не стал, ожидая, когда услышу положительный ответ. Интересно, ты сказала «да», потому что и сама этого хотела или просто сдалась под неослабевающим напором вдруг возжелавшего обрести семью меня? Впрочем, какая теперь разница?..
Завтра… Завтра должна была состояться наша помолвка. Я хотел устроить для тебя грандиозный праздник с цветами, воздушными шариками, шампанским, в окружении дорогих тебе людей. «Эдолас» был бы только наш, Мира ничего и слушать не хотела о том, чтобы оставить за нами всего лишь один столик — она знает, как тебе нравилось у них в кафе. И, конечно, кольцо… Мне хотелось самому надеть его тебе на пальчик. Когда я ехал за ним сегодня в салон, единственное, о чём думал — только бы его там не оказалось. Ведь это несправедливо: оно есть, а тебя — нет… Это не-спра-вед-ли-во… Чёрт…
Сидящий на крыше старинного особняка молодой человек, резко вскочив, поднял правую руку. На его ладони лежал тонкий золотой ободок, украшенный тремя камушками. Замерев, мужчина несколько мгновений рассматривал кольцо, буквально прикипев к нему глазами, затем, сжав кулак, размахнулся и выбросил теперь уже никому не нужное украшение. Колечко беззвучно растворилось в окутавшей город вечерней темноте, напоследок, словно прощаясь, слабо блеснув в свете уличных фонарей.
***
Локи старательно обошёл оставшуюся от дождя лужу и остановился в паре метров от фонарного столба, привычно отметив отсутствие у своих ног тени. Поначалу это, если честно, немного пугало, даже злило, потом забавляло, на какое-то время стало всё равно, а сейчас отдавалось внутри глухим раздражением и непонятной обидой. Будто он был маленьким мальчиком, которому пообещали поход в кино, но из-за непогоды отложили развлечение до следующих выходных, предложив заменить его привычными, выученными до последнего кадра и уже набившими оскомину мультиками — одна мысль о них вызывает зевоту. Вот и приходится теперь стоять у окна, ругая противный дождь в надежде, что это никому не подвластное природное явление устыдится и перестанет стучать по крыше. Прекрасно понимая: ничего не изменится, и даже если через секунду на улице выглянет хоть тысяча солнц одновременно, никто не поведёт несчастного ребёнка в кинотеатр — родители уже придумали себе кучу новых планов и ни за что не будут их менять. Ангел долгое время старательно отгонял от себя мысль о том, что сам когда-то отказался от «похода в кино», соблазнившись новыми «мультиками» и любимой «игрушкой». Первые, несмотря на вносимые его подопечными изменения в сюжет, довольно быстро приелись, а «игрушка»…
Локи нахмурился, потирая переносицу, и сделал широкий шаг, стремясь уйти в тень. Сзади что-то тихонько звякнуло. Ангел обернулся. В той самой луже, что он обошёл минуту назад, лежало кольцо — тонкий золотой ободок с тремя камушками. Кто же это столь щедро разбрасывается дорогими украшениями? Людей поблизости не было, значит, колечко, скорее всего, бросили откуда-то сверху. Локи поднял голову, равнодушно мазнул взглядом по окнам особняка, но никого не обнаружив, повернулся к стоящей чуть в стороне Люси:
— Ну, что, идём?
Девушка вздрогнула, словно до этого пребывала в глубокой задумчивости, а его голос насильно вернул её в действительность, и покорно кивнула:
— Да…
Последние пару часов они бродили по городу. Не развлечения ради, конечно же. Люси надо было научиться самостоятельно передвигаться за нитями — кто знает, вдруг ей ещё раз (а, может, и не раз) придётся воспользоваться этим способом для поиска, так что лучше научиться всему сразу сейчас, пока есть такая возможность. На объяснение теории ушло меньше минуты. «Просто иди за ними. Представь, что сматываешь клубок ниток. Или кто-то ведёт тебя за руку, раз уж они так прочно охватывают твоё запястье». С практикой оказалось не сложнее, но гораздо занимательнее: Локи с интересом, стараясь не показывать вида, наблюдал, как девушка идёт за направляющими, старательно пропуская прохожих и послушно останавливаясь на перекрёстках на красный свет. Он не торопил её, просто молча шёл рядом, иногда отставая на два шага, давая ей самой принимать решения. Пока они не остановились у прозрачной коробки автобусной остановки.
— Локи… — нерешительно окликнула его Люси. — Что мне делать?
Ангел бегло осмотрел вызвавшую у его подопечной смущение пластиковую конструкцию и пожал плечами:
— Идти.
— Но ведь нити проходят сквозь стенку.
— Потому что они нематериальны. Ты ведь уже заметила, что живой человек не вредит нитям — он проходит сквозь них, не разрушая, потому что убрать их по силам только тебе или другому, более опытному Божьему посланнику. Мы с тобой тоже нематериальны, поэтому легко сможем пройти через любой предмет этого мира.