Это могло показаться странным, но Нацу не одобрял их поступка — боль от перемены места жительства не стала меньше, а словно увеличилась в разы, потому что к ней прибавились угрызения совести перед теми, кто казался брошенным, забытым, вычеркнутым из жизни: Зерефом, Уртир и… Ур — женщиной, после смерти дочери оставшейся в полном одиночестве. Поэтому, как только появилась возможность, он вернулся, чтобы хоть как-то компенсировать миссис Милкович её утрату.
Ур поначалу была категорически против любых широких жестов с его стороны. «Ты ничего не должен мне, — говорила она. — Никто не виноват в том, что произошло, кроме тех, кто это сделал. Так что не вини себя и живи спокойно». Но Драгнил оказался очень настойчив, и ей ничего не оставалось, как сдаться, поставив одно условие: чтобы никого не стеснять, она будет жить в пансионате, потому что ей по состоянию здоровья требовался медицинский уход. Деньги от продажи дома миссис Милкович торжественно вручила молодому бизнесмену с наказом вложить их в дело, что тот и сделал, да так удачно, что смог не только раскрутиться сам, но и обеспечить своему неожиданному спонсору безбедную старость — дивидендов вполне хватало на оплату одного из лучших пансионатов даже без финансовой помощи со стороны. Нацу было милостиво разрешено иногда навещать Ур и баловать её любимым лакомством.
Закончив прятать коробочку с мармеладом под сложенной в несколько раз газетой, миссис Милкович внимательно осмотрела своего посетителя и недовольно сдвинула брови. Ей категорически не понравилось то, что она увидела: сероватая кожа, запавшие щёки, круги под глазами, не говоря уже про взгляд — задумчивый, полный скрытой боли и грусти. Что такое могло случиться с её мальчиком с их последней встречи месяц назад, что он так сильно изменился? Нацу едва ли не с рождения был довольно шебутным ребёнком, любящим влезать в различного рода неприятности, и ей, как соседке, приходилось бывать свидетельницей его проказ. Живой, заводной, любопытный, горящий энтузиазмом и неиссякаемым оптимизмом, этот мальчишка щедро делился с окружающими своим природным позитивом, наслаждаясь каждым днём пока ещё беззаботного детства. И даже после той страшной трагедии он не выглядел настолько плохо. Обозлённый, взъерошенный, похожий на затравленного маленького зверька, но не раздавленный. Не сломленный.
— Что с тобой? — заботливо поинтересовалась Ур. Драгнил мгновенно потемнел лицом. Опустил глаза. Упрямо сжал губы, но всё же ответил:
— Моя невеста… она… погибла три недели назад.
— Мальчик мой! — миссис Милкович неожиданно сильно сжала его руку, лежащую на столе, но ничего говорить больше не стала — слова редко помогают облегчить боль, это она знала по собственному опыту. Лучше помолчать, незамысловатым физическим контактом поддерживая и выражая сочувствие.
Эту скорбную паузу в их разговоре нарушил сам Нацу.
— Ур… скажи, как ты… справилась со всем? — спросил он. Теперь пришла её очередь отводить взгляд.
— Я плохой пример для подражания, дорогой, — пальцы, чуть дрожа, поправили коротко подстриженные, тёмно-фиолетовые волосы. — Прежде всего потому что я была плохой матерью. Уртир росла, как сорная трава, почти без моего участия. Мы никогда не были близки с дочерью, я не знала, чем она живёт, о чём думает, чего хочет. Два абсолютно чужих человека. И пусть мне тоже было тяжело, но я смогла довольно быстро смириться со своей потерей.
— Значит, в этом всё дело? В смирении?
Тёмные, почти чёрные глаза миссис Милкович буквально впились в сосредоточенное лицо её собеседника. Как она не догадалась сразу? Ведь это было так очевидно.
Ур знала Люси — Драгнил познакомил их год назад, и с тех пор они иногда приезжали вместе. Она помнила, насколько светлой была эта девочка, а так же с какой любовью эти двое смотрели друг на друга. Нацу очень трепетно относился к своей тогда ещё просто девушке и всегда, в любых разговорах, где речь заходила о ней, да и во время визитов, называл её исключительно по имени. А сегодня не смог, хотя и пытался. Это говорило только об одном — он ещё не смирился с потерей, не хотел ставить рядом любимого человека и жестокую реальность, обезличивал произошедшее, отстранялся от него, не желая допускать в сердце страшную правду. Тем самым не давая себе двигаться вперёд.
— Да, мой мальчик. Тебе нужно это принять. Как бы тяжело и горько не было, смирись. Ты ничего не можешь изменить, поэтому не терзай себя понапрасну.
Драгнил ничего не ответил, принципиально смотря куда-то в сторону. Ур вздохнула — у неё реально зачесались руки отвесить этому упрямцу хороший подзатыльник. Неужели он не понимает, что подобным поведением делает только хуже? Прежде всего, самому себе. Без сомнения, ему сейчас очень больно, но ведь Нацу достаточно сильный для того, чтобы продолжать жить дальше. Просто нужен новый стимул.
— Я не буду говорить тебе, что время лечит, — Ур говорила неторопливо, тщательно подбирая слова. — Ты и сам прекрасно знаешь, насколько это утверждение подчас оказывается неверным. Просто помни о том, что рядом с тобой есть те, кто любит тебя. Не заставляй их проходить через подобное.
Ответом ей был короткий, немного смущённый взгляд серых глаз. Что ж, кажется, её слова всё же достигли цели — выражение лица Драгнила уже не выглядело таким угрюмым, как несколько минут назад, даже физически он заметно расслабился, опустив плечи и откинувшись на спинку стула. Конечно, произошедших в нём сейчас перемен было слишком мало, чтобы перестать беспокоиться о нём — ещё не раз и не два гнетущие мысли посетят его, но Нацу не забудет этот разговор, в этом Ур была абсолютно уверена. Поэтому она не стала возвращаться к неприятной теме, а постаралась придумать новую.
Они проговорили около получаса, когда из главного входа корпуса показался невысокий, крепко сбитый мужчина средних лет в медицинском халате, со смешно топорщившимися в разные стороны белыми волосами. Оглядевшись по сторонам, он, всплеснув руками, направился в сторону поляны, крича на ходу:
— Миссис Милкович, ну, что же вы, в самом деле?! Я ведь уже говорил — вам нельзя долго находиться на солнце, это плохо для вашей кожи. Только тень! Нужно беречь себя. Мистер Драгнил, хоть вы ей скажите!
— Боюсь, доктор Бастия, меня ваша пациентка тем более слушать не станет, — огорчил эскулапа Нацу.
— Не родился ещё тот мужчина, который будет мной командовать, — поджала губы Ур.
— Я не мужчина, — пытаясь отдышаться, проговорил Бастия. — Я ваш врач. И, между прочим, прекрасно знаю, что вы так старательно прячете под газетой.
— Уж их есть вы мне точно не сможете запретить, — сердито возразила ему строптивая пациентка. Беловолосый доктор бросил быстрый взгляд на Драгнила, надеясь получить в его лице поддержку, но тот только пожал плечами, как бы говоря: «Это не в моих силах, ничем не могу помочь». Бастия обиженно насупился, поправил сползшие на кончик носа очки и, спасая свой имидж строгого врача, погрозил пальцем:
— Не больше двух мармеладок в день, миссис Милкович, не больше двух! А сейчас вернитесь в корпус — вам пора принимать лекарство.
— Мне кажется, я ему нравлюсь, — громким шёпотом поделилась с Нацу Ур, когда Бастия отошёл на небольшое расстояние. Судя по тому, как вспыхнули уши доктора, он всё слышал.
— Поторопитесь, мадам, иначе я пришлю за вами медсестру с креслом, — мстительно пригрозил Бастия.
— Точно, нравлюсь, — уже в полный голос припечатала миссис Милкович, поднимаясь с места. — Ох, как же с вами, мужчинами, трудно, — она, тяжело опираясь на палку, сделала пару шагов и окликнула мнущегося в стороне врача: — Хватит дуться, господин доктор, лучше помогите мне — как я, по вашему, понесу и коробку, и газету? А ещё я забыла свою шляпку. И веер.
Бастия тут же рванул назад, сгрёб все названные предметы и предложил свою руку в качестве опоры. Ур благосклонно приняла его помощь, заговорчески подмигнув Драгнилу, после чего парочка удалилась, что-то обсуждая в полголоса. Нацу дождался, пока они дойдут до корпуса, и только тогда покинул территорию пансионата.