Карвель задрожал, но тотчас же и овладел своими нервами. Он не собирался стрелять без крайней необходимости, но тем не менее держал ружье наготове и швырнул горящую головешку в ту сторону, где светилось наибольшее количество глаз. Вслед за нею он послал туда же и выстрел. Бари уже знал, что такое был выстрел, и, сгорая от безумного желания поскорее вцепиться в горло своему врагу, бросился по тому же направлению. Карвель с испугом стал кликать его назад. Но как было его имя? Как нужно было его называть? Он видел, как Бари мелькнул с быстротою молнии мимо него и исчез во мраке, и в эту же самую минуту вдруг услышал, как защелкали зубы и завозились в свалке тела. Дрожь пробежала по всему его телу. Собака была одна, а волков множество. Мог быть один только исход. Его четвероногий друг сам бросился в раскрытую пасть смерти.
Из темноты до него доносилось яростное щелканье зубов этой пасти. Было больно его слушать. Рука Карвеля невольно потянулась к револьверу, висевшему у него на поясе, и он бросил ружье прямо в снег. Держа револьвер перед собой, он ринулся прямо в темноту и так заорал, что его крик можно было бы услышать за целую милю вокруг. Вместе с этим криком на боровшуюся массу тел вдруг посыпался целый дождь огня. Затем он отбежал обратно к костру. Тяжело дыша, он стал прислушиваться. Больше уж он не видел в темноте глаз и не слышал возни тел. Внезапность и неистовство его атаки распугали всех волков. Они разбежались. Но собака! Он затаил дыхание и стал вглядываться в темноту. Какая-то тень вдруг вошла в сферу огня. Это был Бари. Карвель побежал к нему навстречу, схватил его на руки и поднес его к костру.
Долгое время после этого Карвель вопросительно смотрел на собаку. Затем он вновь зарядил оружие, подкинул в костер топлива, достал из своего ранца материи и забинтовал ею три или четыре наиболее глубокие раны на лапах у Бари. И несколько раз он с удивлением повторил:
— Ну, и какого черта тебе нужно была туда лезть? Чего ты не поделил с волками?
Всю ночь напролет он не спал и был настороже.
Случай с волками устранил собою последнюю неуверенность, которая еще могла существовать в отношениях между человеком и собакой. Потому что все время после этого, пока они вместе продвигались на северо-запад, Карвель нянчился с Бари, как с ребенком. Благодаря ранам собаки он продвигался вперед только на одну милю в день. Бари понимал это и привязывался к нему все более и более, потому что в руке этого человека была такая же нежность, как и у Нипизы, и от одного его голоса он чувствовал к нему безграничное расположение. Он больше не боялся его и стал относиться к нему с полным доверием. И Карвель, со своей стороны, ценил это. Расстилавшаяся вокруг них широкая пустыня и их обоюдное одиночество указали ему на глубокую важность даже самых мелких обстоятельств и заставили его еще ближе относиться к Бари. Так, он сделал открытие, которое заинтересовало его очень глубоко. Всегда, куда бы они ни шли, Бари неизменно смотрел или оборачивался на юг, когда они располагались на ночлег, то он ложился мордой к югу и то и дело внюхивался в тянувший оттуда ветерок. Сначала это казалось ему вполне естественным, так как он предполагал, что в той стороне находились именно те места, на которых Бари привык охотиться. Но с течением времени он стал замечать совсем иное. Всякий раз, как они удалялись от той стороны, куда глядел Бари, он начинал тихонько скулить и проявлять большое беспокойство. Он не проявлял никаких намерений бросить Карвеля и убежать, но Карвель все более и более убеждался, что он чуял со стороны юга какой-то непостижимый, таинственный зов.
План Карвеля: как-нибудь добраться до Большого Невольничьего озера, а это добрых восемьсот миль к северо-западу, затем отсюда, когда настанет весеннее половодье, отправиться уже на лодке прямо на запад, к Мэкензи, и, наконец, растаять где-нибудь в горах Британской Колумбии. Но эти его планы резко изменились в феврале. Его и Бари захватил в дороге жестокий шторм, и в тот самый момент, когда оба они уже собирались погибать, Карвель вдруг наткнулся в самой глубине леса на хижину. Он вошел в нее. Там оказался мертвый человек. Он умер уже давно, замерз и так и лежал в замороженном виде. Карвель выкопал яму и похоронил его.
Эта хижина оказалась кладом для него и для Бари. В особенности для него. Очевидно, ею владел один только покойник. В ней было довольно уютно и имелось много припасов; но что было лучше всего, так это то, что ее владелец еще перед смертью заготовил большую партию великолепных мехов. Карвель с большой радостью и заботливостью перебрал все шкурки. Их было на целую тысячу долларов и их можно было сбыть на любом посту.