Не спросил он тетю Машу о Володе: по лицу понял, что тот не вернулся с охоты, наверное, заблудился в тумане.
Больше всего Колька боялся, что Володя перестанет с ним дружить. А если мальчишки узнают о его трусости, то наверняка дадут меткое прозвище, которое потом ничем не смоешь. Хотелось Кольке по-настоящему заболеть и к возвращению Володи лежать в постели, а рядом чтобы стояли мать и доктор и ребята со всей деревни.
Перед вечером к Кольке пришел Витька.
— Где Володя?
— Не знаю, — ответил Колька. — Говорят, на охоту утром ушел и до сих пор нет.
— Странно! — Витя пожал плечами. — Что ж, может, на поиски пойдем?
— Ночь, где его найдешь сейчас! Уж давай утром пораньше, всех ребят на ноги поднимем.
— А может, он где тут, возле деревни, — настаивал Виктор. — Устал сильно и дойти не может.
Ребята бросились к Володе в сад, освободили с цепи его собаку Дружка и направились в сторону фермы. Собака взвизгнула от радости, повалялась в снежном сугробе, рванулась вперед и скоро скрылась в поле.
— Уж не мог мне сказать. Разве я бы не пошел, — размышлял вслух Витя. — Одному, конечно, страшно и скучно. Гадай, где он сейчас? Не то на севере, не то на юге.
Колька охотно поддержал:
— Вот и я говорю, лучше до утра подождать. Может, сам скоро придет. И раньше случалось — ночью домой закатывался.
У крыльца они увидели Володину мать тетю Машу.
— Ну как? — спросила мать.
— Не беспокойтесь, придет, — ответил Витя.
А Колька стоял, опустив голову, молчал.
— Если что, так мы завтра чем свет всей деревней отправимся, — говорил Витька, и его широкие скулы все больше розовели не то от волнения, не то от мороза.
…Володя продолжал медленно брести от дерева к дереву. Ноги плохо слушались, полушубок совсем окостенел, не сгибался, гремел, как фанерный. Володя все чаще опускался на снег, подолгу сидел, прислонившись к сосне, и слушал, как тревожно и грустно-одиноко шумит наверху ветер, как отчаянно, торопливо и звонко стучит в висках кровь.
А мысль о тепле, о костре не выходила из головы. И вдруг он догадался, что делать: как можно больше сушняку, сухих листьев, коры! Обламывает сухие березовые ветки, отдирает сосновую кору, срывает жухлые листья с дуба. И вот уже дров на целый костер… А теперь — не подведи расчет!
Володя высыпал из патрона дробь, отсыпал в бумажку пороху, разорвал по рубцу шапку, достал ваты и забил ею патрон. Выстрелил в дерево, ватный пыж задымился… Раздул докрасна, положил под дрова и на огонек высыпал порох: загорелась березовая кора, листья, сучья…
Над лесом несмело, пугливо, колеблясь и дрожа, поплыл теплый синий дымок. Он креп, рос, ширился, жадно хватался за еловые ветки, вспыхивал жарким пламенем. Мороз покорно отступал. Оттаяли руки и лицо. Легче стало дышать, отогрелись колени, а от шубы пошел душный пар.
Теперь еще сильнее навалилась усталость и до тошноты захотелось есть.
Сзади что-то хрустнуло, послышался тяжелый храп. Володя повернулся и остолбенел. Прямо на него, взвихривая снег, бежал крупный черный зверь.
«Медведь!» — мелькнуло в голове, и рука схватила ружье, направляя дуло на зверя. Фосфорический блеск глаз был отчетлив, зловещ и близок.
Палец дернул спусковой крючок, но выстрела не получилось: доставая порох, Володя разрядил ружье, а вставить новый патрон забыл.
Один, два прыжка — зверь вцепится в горло. Володя выхватил из костра горящую головешку и бросил в зверя, но тот легко, словно играя, перепрыгнул ее. Володя поднял, как дубину, ружье, чтобы ударить зверя по голове. Свет костра ослепил его, и он промахнулся, а уж второй раз поднять ружье не успел…
Тяжелые мокрые лапы его Дружка уже лежали на груди. Собака взвизгнула, тяжело дыша, обдала горячим паром его лицо, слизывала с бровей и шапки оледеневший снег.
Володя обнимал собаку, трепал за уши, гладил морду и дрожащим от волнения и радости голосом говорил:
— Друг ты мой, как ты сюда попал? Как же ты нашел меня?
Собака в ответ стучала тяжелым хвостом по снегу и лизала Володины руки. Появление собаки, ее радость придали Володе силы и уверенности. Теперь угрюмый, хмурый лес не казался таким нелюдимым и страшным. И есть меньше хотелось, и ночь совсем не пугала.
Он ласкал собаку, сушил у костра ее шерсть, гладил по спине и разговаривал с ней, как с человеком.
— Дружок, что же будем делать? Здесь ночуем или домой? Домой, говоришь? Ну, веди домой, веди, — говорил Володя, — а сам думал: «Нет, не дойду, силенок не хватит. Лучше провести ночь у костра: и тепло, И не страшно».