По волчьему следу
Глава 1 Охотники
Пролог
От пальцев пахло кровью. Этот запах был приятен и неприятен одновременно, как и ощущение липкой жижи, что уже начала подсыхать, схватывая кожу черною пленкой.
Человек поднес руку к лицу и лизнул.
Зажмурился, прислушиваясь к тому слегка солоноватому металлическому привкусу, что остался на языке. И вздохнул.
Не то.
Совсем не то.
На какое-то время и этого хватит, конечно, да и выбора особо нет.
Раздражение накатило и было таким острым, что он вцепился себе в руку, сдерживая крик. Так и сидел минуту, может быть, две, пока не отпустило.
Надо вставать.
Надо что-то делать.
Думать.
Человек не собирался сдаваться просто так.
Он сжал кулак, силой воли унимая дрожь в пальцах. Вот так. Справится. Обязательно. Поднялся, медленно, превозмогая легкую судорогу, что прошла по телу. Несколько мгновений просто постоял, контролируя дыхание. Глубокий вдох и долгий медленный выдох. И снова. Пока в голове не прояснится. На негнущихся ногах человек подошел к дереву и вытер измазанные кровью ладони о ствол.
Пальцы пробежались по зарубкам.
Он хмыкнул.
Человек помнил каждую из них. Не именами, нет. Вот эта, самая первая, почти уже стерлась. Тогда человек был слаб, впрочем, как и его добыча. Вторая и третья – не лучше. Это даже охотой назвать нельзя было. Так… случай.
Везение.
Тогда повезло ему. И потом снова и снова, пока везение не сменилось мастерством. Он становился сильнее. Раз за разом, раз за…
Пальцы впились в длинную глубокую полосу. Она начиналась раньше остальных, да и сама была длиннее, а в конце нож и вовсе соскользнул.
Ничего.
Он снова заставил себя дышать правильно. Справится. Надо лишь найти правильную добычу.
Где?
Нынешняя висела, подцепленная на крюк. Человек уже выпотрошил её. Кишки он отнес в яму, чуть прикрыв ветками и клочьями мха. Лисам и хорькам он не помеха, но и пускай. Настоящий хищник на требуху не позарится. А вот печень человек вытащил и бережно завернул в свежие листья лопуха. Надо бы поспешить, еще пару часов и пользы в ней не останется.
Нож лег в руку, и человек занялся привычным делом.
Разделку он никогда-то не любил, но умел. Правда, сейчас его мысли занимало иное. Добыча… нынешняя была молода. Сильна. Но не настолько, чтобы этой силы хватило. Легче ведь не стало.
Почему?
Пальцы вдруг соскользнули с рукояти, и нож, вывернувшись из них, полетел во мхи.
- Чтоб тебя! – выругался человек. Мох успел пропитаться кровью, а значит, мелкий сор налипнет и на клинок, и на рукоять, и на пальцы.
Грязь.
Очередной приступ ярости накрыл человека с головой и, не способный справиться, он застыл, чувствуя, как сводит болью мышцы, как делаются они деревянными, как трещат кости, готовые меняться, но…
Из горла вырвался хрип.
Он сменился стоном. А стон – воем. Лес содрогнулся, услышав этот отчаянный зов и плач. С шумом взлетела сорока, а со старого дуба сорвалась пара медных листьев.
Сколько все продолжалось, человек не знал.
Боль просто отступила, а тело вот не вернулось. Человек пытался шевельнуться, но снова не смог. И приступ все длился, длился. Он казался бесконечно долгим, хотя наверняка прошло пару мгновений, прежде чем чувствительность начала возвращаться.
Покалыванием.
Судорожным подергиванием лицевых мышц. Наверняка, гримасы были ужасны, но… главное, тело возвращалось. Когда-нибудь – человек знал это совершенно точно – он так и останется заперт внутри его.
Если не найдет лекарство.
Вдох.
Выдох.
И наклон. Такой медленный, потому как воздух кажется плотным, и даже не воздух это – вода. Но человек дотянулся до ножа. Вытащил его. Вытер о штанину. Посмотрел.
На нож.
На тело, что висело на крюке. На вереницы муравьев, уже проложивших дорожки по бурым пятнам крови. Они копошились, подбирая крохи его добычи, доказывая, что прав он.
Кровь – это жизнь.
Он снова поднес нож к губам и слизал. Кровь. Муравья, прилипшего к ней. Мусор. Кровь – это жизнь… основа основ.
И в голове снова зазвучал тихий голос учителя:
- Помни, что волк жив, пока может идти по следу.
Он может.
Пока.
И будет мочь дальше. Он сумеет… справится. Потому что выбора нет. А значит… единственное, что хорошо было в приступах, так это то, что мысли после них становились донельзя ясными.
- Сила, - шепот учителя снова порождал дрожь. Если закрыть глаза, он снова увидит руку, темную, с отросшими ногтями, под которые забилась грязь, с царапинами и оспинами, а еще с кровью, что стекает меж пальцев. И куском мяса, что лежит в руку. – Сила твоего врага перейдет тебе.
И вкус этот он тоже помнит.
До сих пор.
Впрочем, как и иной…
Человек повернулся к дереву. Пальцами нашел лестницу из зарубок, вновь задержавшись на первой, самой слабой. А потом поднялся чуть выше. Смахнул лишайник, расчищая место. Учитель заслуживал памяти. Пусть и такой.
Острие клинка пробило кору.
Чуть надавить.
И в сторону.
Вот так.
Сила… ему нужна сила. И не та, которую человек искал. Он оскалился.
- Я понял, учитель, - сказал он тому, кто вряд ли его слышал, все же человек давно уже не верил в сказки о вечной жизни. Но иногда ему нужно было поговорить с кем-то. С кем-то таким, как он сам. – Теперь я все правильно понял.
Повернувшись к жертве, он поморщился.
Мяса много, это да. Нынешний больше остальных. И крепче. И здоров был. Гордился, что силой, что здоровьем, только… на самом деле он был слабым.
Нужна иная сила.
Совсем-совсем иная.
И человек задумался, почти позабыв об остывшей печени. И о том, что запах крови привлечет не только муравьев и мух, которые уже роились над телом. В ветвях наверняка прятались вороны, осторожные хитрые птицы дождутся, когда человек уйдет.
Он всегда оставлял им мясо.
И не только…
Человек же отчаянно перебирал тех, кто мог бы дать ему силу. И понимал, что их нет. Что все-то, кого он видел когда-либо, не годятся.
Слабые.
Люди в принципе слабые. А потому задача усложняется. Человек прислонился лбом к дереву, успокаиваясь. Не хватало еще третий подряд приступ поймать.
Если рядом нет никого подходящего, то…
Взгляд снова уперся в тело.
Нужно пригласить.
Губы сами растянулись в улыбке. И он точно знал, как отправить приглашение, чтобы на него откликнулись.
Глава 1 Охотники
«Придет серенький волчок и ухватит за бочок…»
Добрая детская колыбельная
Человек, сидевший напротив Бекшеева, не выглядел опасным. Напротив, был он невысок и пухловат, и всем обликом своим вызывал лишь недоумение. Как возможно, чтобы этот, потеющий растерянный мужичок, совершил нечто подобное.
Вот и Одинцов хмурится.
- Уверены? – ему неловко спрашивать.
Я хмыкаю.
- Послушай.
Комната, отделенная стеклом, кажется глухой. Но стоит активировать артефакт, и раздается тихий извиняющийся голос.
- …вы же понимаете, что они сами виноваты! Сами.
- Конечно, - вот чего у Бекшеева не отнять, так это выдержки. Я бы этому поганцу давно шею свернула. И потому держу руки за спиной, пусть даже отделяет меня от урода стекло.
Но стекло тонкое.
- Вот… я не виноват! Не виноват я… так получалось… - он отчаянно потеет, этот человечек, и спешит вытереть пот платком, который мнет в пальчиках.
Платок в них смотрится куда как органичнее чулка.
- В конце концов, я ведь приносил пользу обществу! – он хватается за эту спасительную мысль. – Истреблял разврат… какой пример они подавали?
- Ужасный, - Бекшеев снова соглашается.
А потом будет жаловаться, что ему тошно. И что голова опять болит. У меня же появится желание взять его за эту самую болящую голову и постучать по столу, чтобы у нее действительно повод болеть появился. И глядишь, до хозяина головы дошло бы, что не во всякую грязь соваться стоит.