Она остановилась перед комнатой номер десять и сделала знак, чтобы я вошла первой. Я представила, как собираю все свое мужество и оно, точно броня, защищает меня от чувства неловкости. Я просунула голову в дверь.
– Простите?
Смарт сидел в постели и читал журнал. Он окинул нас взглядом и снова погрузился в чтение. Я обернулась на Лию, которая глядела на него во все глаза, улыбаясь. Я подошла к кровати и сказала:
– Меня зовут Фабьена, я работаю в другой части Дома, в корпусе «Чирки», веду художественный кружок. Мы занимаемся живописью, рисунком, творческим письмом.
– Если пришли меня записать, то я уже не в том возрасте, когда сидят кружочком и кисточкой ляпают.
За годы работы я отучила себя принимать близко к сердцу слова пациентов. Но тут, по-видимому, был особый случай.
– Очень жаль, а мне нравится то, что наляпывают взрослые. Это Лия, директор Дома, она тоже очень рада с вами познакомиться. Обычно с пациентами беседует она, но ваше творчество настолько сильно ей нравится, что сейчас она, видимо, лишилась дара речи.
– Фабьена, ну зачем… – раздалось у меня за спиной.
Смарт медленно отложил журнал, сверля нас с Лией взглядом.
– Ну-ну. Одна, значит, воспитательница, пришла мне хвастаться, что гуашью творит чудеса для детсадовцев-переростков, другая слова вымолвить не может, потому что я что-то там снял. Киношник старый помирает. Давайте идите, не на что тут смотреть.
Лия начала было рассыпаться в извинениях за то, что мы его потревожили, но я ее перебила.
– Не будем вам мешать, увидимся с вами позже.
Смарт нахмурил брови.
– И все? Вы что, святые? Вас обхамили, а вам все Божья роса? А идите вы к черту…
– Отлично. Не волнуйтесь, мы знаем его адрес, передадим от вас привет.
Лию мои слова, похоже, расстроили. Возможно, мне и правда не стоило огрызаться. Ничего не могу с собой поделать: когда мне грубят, я тут же отвечаю. Как правило, на этом стычка и кончается. Но со Смартом, судя по всему, мне предстояли бои посерьезнее. Если сравнивать с теннисом, он хорошо владел подачей – но и я умела отбивать лучше, чем он думал.
Я много раз видела, как пациенты хосписа злятся на свое положение, но до сих пор мне ни разу еще не грубили. Я проводила Лию до ее кабинета. Она упала в кресло и сказала:
– Да уж… Вот что называется «поставить фанатку на место».
Я посмотрела на часы и увидела, что до моего урока оставалось всего пять минут.
– Еще поговорим, мне пора ляпать кисточкой.
По пути в студию меня преследовало желание сбежать на пляж и палкой понаписать на песке всякую ерунду. Завелась у меня с некоторых пор такая привычка. Я наблюдала, как волны набегают на мои слова, пока не смоют совсем. Это было лучше, чем вести личный дневник, лучше, чем с кем-то делиться. Реке я доверяла полностью и скармливала ей все, что меня тяготило. Я представляла, как щуки-маскинонги рвут на клочки мои страхи, зубатки пожирают мои фобии, раки кромсают мои кошмары. В дни, когда дул сильный ветер и шел дождь, мне нравилось думать, что это река переполнилась моими переживаниями и просит у меня час-другой передышки. Хотя, признаю, воображать, что погода зависит от тебя, – то еще сумасбродство.
Лия часто приглашала меня пообедать вместе у нее в кабинете, и я всегда отказывалась, потому что каждый день во время перерыва мне нужно было ходить к реке. И чем больше я в этом нуждалась, тем яснее понимала, что мое состояние ухудшается. Перед тем как войти в студию, я написала Шарлю.
Я не решилась написать, что не смотрела.
Я засмеялась и убрала телефон в карман. Ванна в дуплексе, и так небольшая, для высокого Шарля была и вовсе крошечной. Он часто недоумевал, что за блаженство я нахожу в том, чтобы неподвижно лежать на спине по горло в горячей воде.
Себастьен, мой коллега, сделал мне знак подойти. В студии, ожидая начала занятия, сидели девять человек. Я представилась новичкам и поприветствовала знакомых учеников.
– Ты так и не сказала, какое у нас сегодня будет ключевое слово.
– Совсем из головы вылетело. Дай мне минутку, ладно?
Уже несколько недель я витала в облаках, и это сказывалось на работе. Я встала перед окнами и стала смотреть вдаль. В мыслях опять возник Смарт. Он напоминал мне мать, какой она была незадолго до смерти. Та же злость, из-за которой она целыми днями не разговаривала, до последней минуты, когда она процедила сквозь зубы: «Скажи им, чтобы катились к черту».
С годами я пришла к выводу, что слова эти адресованы членам ее секты. Мне было очевидно почему: она ощутила себя преданной, когда поняла, что ни молитвы их, ни кристаллы не смогут ее исцелить. И все же фраза эта вновь и вновь всплывала у меня в голове. Что, если я ошиблась? Теперь уже не спросить: «Кому катиться к черту, мама?» Я проводила взглядом чайку, летевшую против ветра, дождалась, пока она, обратившись в точку, совсем не скрылась вдали, – и только тогда предложила Себастьену слово «гнев».