— Ну, нечего делать, бери, вези! — отдавая Задору письмо, хмуро проговорил Трубников. — Што говорить там надо — не учу тебя. Сам знаешь, не хуже меня...
— Сдаётся... А што прикажешь, господин подпоручик, дома сказать, друзьям и знакомым, когда я поверну в Тоболеск? Как видно, раньше тебя там буду, — не то дружески, не то с затаённой насмешкой спросил Задор.
— Што? Кланяйся всем, хто обо мне спросит... Чево же боле?..
Ещё суровей стало лицо офицера, скорбь и досада пролегла в складках между бровей, в углах плотно сжатого рта.
Хочется ему передать особый, горячий привет Агаше, тем более что близок бывший батрак к поповскому дому. Но что-то, словно против воли, помешало Трубникову.
— Скажи там, штобы старались выручать меня поскорее, ежели эти... приятели задержут тута надолго... От них всево станется...
— Скажу, скажу! Ужли приятеля в неволе оставлю... Да и сам господин князь-губернатор так милостив к твоему благородию... Недаром такое важное поручение поручил... Вызволит, коли што...
И, обернувшись к Мамай-султану, бойко по-киргизски заговорил Задор:
— Вот, письмо я получил, как видишь, господин! Когда угодно могу в путь сбираться.
— Хорошо. А теперь иди к себе и твоего приятеля возьми с собою, пусть он отдохнёт с пути... Завтра ещё потолкуем все вместе перед твоим отъездом.
Поклонился по-восточному Задор и вышел с Трубниковым, тоже отдавшим почтительный поклон племяннику ханскому.
А тот ещё долго толковал со своим советником-муллой о неожиданном госте и мудреных делах, совершающихся в этом обширном мире по воле Аллаха.
После пасхальной заутрени, отслуженной попом Кириллом в походной церкви-шатре, весело разговелся отряд, почти все хватили лишнее ради великого Светлого праздника. Даже часовые, расставленные на постах, и те полупьяные. Остерегаться-то особенно нечего, думают они. Правда, пока ехали по Иртышу караваном, часто виднелись вдали — и на правом, и на левом берегах — кучки всадников, которые время от времени появлялись на горизонте, словно желая проверить путь каравана, затем исчезали в просторе степей или в лесных зарослях, подбегающих к берегам реки. Не раз и осенью появлялись эти разведчики, когда шла стройка городка. Свои конные патрули, разосланные по обоим берегам Иртыша, доносили о больших отрядах кочевников, которые виднелись порой, или натыкались они на признаки ночёвок, на остатки лагерных стоянок, покинутых уже довольно многочисленными отрядами, судя по конским следам.
Но зимние холода загнали по домам, по дальним улусам кочевников, тихо было всю зиму. Охотники, заходившие порою очень далеко, не видели больше вражеских следов. И весною всё было покойно кругом.
Прежние опасения неожиданного нападения ослабели, разъезды посылались всё реже, не охватывали широкого круга, как раньше. Кочевники успели усыпить недоверие московов, и те довольно беспечно встретили вешнее солнце и тепло, готовясь к дальнейшему походу. В крепостце должен был остаться небольшой гарнизон из казаков, который теперь и нёс сторожевую службу, а остальные казаки охраняли весь косяк лошадей отряда, пущенных в степь, у стен городка, на первую, вешнюю траву... Больше полутора тысяч коней рассыпалось по степи и, под охраной сотни верховых, днём паслось, а по ночам загонялось в несколько огромных загонов, устроенных под самыми городскими стенами. И до утра, сидя у костров, сторожили их люди, пустив в ночное на пастбище своих верховиков, занятых целыми днями.
Разговевшись тут же, у костров, всем, что принесли из города товарищи, сидели очередные сторожа в пасхальную ночь и мирно толковали о предстоящем походе, вспоминали дом, семью, а то и сказки слушали, страшные, увлекательные вымыслы, которые так хорошо умеют рассказывать иные из них.
Костры ярко пылали, кидая в чёрное ночное небо мириады искр вместе с клубами дыма и пламени от горящего сухого валежника. Свет заставлял жмуриться, слепил глаза, и ещё чернее и непрогляднее казалась степная даль, одетая ночным туманом и мглою.
Вдруг какой-то гул послышался со стороны степи. Казалось, не то поток воды катится и падает с высоты на валуны, перекатывая их, не то земля гудит, прерывисто и тяжко дыша... Всё ближе рокот неясный, всё твёрже и отчётливее мерные удары чего-то тяжкого, твёрдого о грудь земли... И быстро вдали стали обозначаться очертания большого табуна неосёдланных коней. Неизвестно почему, неведомо откуда неслись кони. Может быть, мирно паслись за сотню вёрст, но что-то грозное всполошило, напугало их... Нападение барсов, волков или пожар степной?.. Кто знает! Но сюда скачет табун; видно, как веются конские гривы по ветру среди неясного, предрассветного сумрака.