Уже совсем близко табун... Крепко сидят всадники, сжав искривлёнными ногами голые бока неосёдланных лошадей. Гикнули все разом! Стрелы посыпались в казаков, грянули выстрелы, засвистали копья, пущенные метко сильной, привычной рукой... Едва успели схватиться за свои ружья казаки. Но пока они наставили их на рогатки, пока выбили огонь, стреляя наудачу, несколько из сторожей уже полегло, а нападающие, разделясь на три части, делают своё дело. Одни — со сторожами перестреливаются; другие залегли у ворот крепостцы, в которой уже слышны рокот барабанов и звуки голосов... Эти должны задержать выход людей из крепости, пока третий, самый многочисленный отряд ломает загоны, выгоняет в степь лошадей... Вот уж все полторы тысячи коней на свободе. Прирождённые коноводы-пастухи, калмыки и киргизы, окружили сбитый в кучу табун, гикнули и погнали его вперёд, в необъятную степь, которая уже светлеть начинает, ожидая солнечный восход.
От выстрелов, от гика и крика ошалели кони, мчатся вперёд, подняв хвосты, распустя гривы... А за ними демонами мчатся погонщики...
Сообразили в крепостце наконец, что случилось... Выстрелы ружейные со стен и из башен грянули вслед убегающим врагам. Потом и пушечный удар прокатился в тихом предрассветном воздухе. Но от этих залпов и пушечной стрельбы ещё больше обезумели и без того напуганные кони... Правда, пули и картечь уложили несколько врагов, упало и лошадей около десятка. Зато остальные ещё быстрее ринулись вперёд.
Не отважился Бухгольц сейчас же выслать из крепостцы людей, не зная, есть ли засада кругом. Ждать решил до утра, тем более что без коней и не догонят его люди уносящихся всадников... А нападающие, пользуясь этим, почти без потерь, скрылись из виду также быстро, как и появились...
Дождался утра Бухгольц. Выслал людей на разведки. Неутешительные вести принесли люди.
Куда ни глянуть глазом — на этом и на другом берегу — дымятся костры, видны отряды вражеские, которые ещё держатся поодаль из-за орудий, стоящих на стенах Ямыш-городка... Но ночью они ближе подберутся, правильную осаду поведут, все выходы и пути отрежут русским из городка. Только к реке, к воде и останется один свободный путь. Нет у степных кочевников подходящих суден, чтобы и тут поставить сильную заставу...
— В отоку попали мы, господин подполковник! — доносит пятидесятник, старый сибиряк, сам производивший разведку. — Одно и есть — по реке скорее назад уходить!..
Ничего не ответил Бухгольц, отпустил разведчиков.
— Трубу мне долговидную! — приказал он своему денщику, взял подзорную трубу, пригласил двух-трёх офицеров-шведов, знакомых с инженерным делом, с правилами фортификации, стратегии, и вышел на башню.
Не солгали разведчики. При свете дня видно, что осаждён городок отрядом, по крайней мере, тысяч в десять.
Нападать на городок, отлично укреплённый, они, конечно, не решатся. Но и на них нельзя пойти без лошадей. Надо сидеть за стенами, пока есть боевые и съестные запасы. А потом?!
Думать не хочется сейчас Бухгольцу об этом «потом»...
Однако пришлось подумать, и очень скоро... Ночью ушли из городка, очевидно спустись по стенам, несколько инородцев, которых немало в отряде и крещёных, и некрещёных в качестве конюхов, слуг, кашеваров, шорников и всякого рода мастеровых. Есть и среди ратников десятка два крещёных, но не совсем ещё обрусевших туземцев.
Можно ли положиться на них! И предать они могут, и запасы пороховые взорвать способны, или подмочить, попортить оружие... Мало ли что! Одинокий враг, да ещё затаённый, лукавый, беспощадный, опаснее тех тысяч врагов, которые темнеют за стенами, порою подскакивают близко, джигитуют у самых стен, вызывая на единоборство батырей-урусов, увёртываясь от пуль, посылаемых в этих головорезов, как в жаркий полдень увёртывается от оводов лёгкий степной конь...
И пришлось уступить общим настояниям, сделать так, как подсказывало и собственное благоразумие. Ночью бесшумно спустились к реке люди, что могли, погрузили на суда, остальное подожгли вместе с городком, с его стенами и зданиями...
Сами уселись, и быстро, вниз по течению, подгоняемые сильными ударами весел, поскользили дощаники и ладьи, пущенные по самой середине реки, чтобы больше обезопасить людей от выстрелов из ружей и тучи стрел, какую пустили в уходящих враги, метко целя в барки, ярко озарённые среди ночной тьмы заревом огромного пожара, охватившего Ямыш-городок.