Напоминая судьям последний указ, изданный в Москве 3 февраля того же, 1718 года, этот грозный обвинительный акт Алексею, оглашённый Петром перед своим народом и целым миром как бы для его собственного оправдания, Меншиков нарисовал картину воспитания царевича, в котором и сам князь принимал немалое участие. Затем перечислил заботы отца о сыне, старание Петра просветить его «многими политическими науками, обучить военному делу и чужим языкам», чтобы приготовить из него «достойного наследника Российского престола»...
— Но тщетны были старания любящего отца и государя! — продолжал князь, поднимая голос, увлекаясь своей ролью обвинителя, прокурора, ради которой покинул, забыл спокойный, бесстрастный тон президента-докладчика. — Напрасно отец и царь увещевал сына и наследника, приводил его к исправлению и ласкою, и сердцем гневным, а иногда и наказанием отеческим!.. Напрасно брал с собою во многие воинские кампании, где всё же охранял жизнь царевича от опасностей боя, проча себе в наследство, сам в тех же боях своей царской жизни не щадя! И в Москве не раз оставлял государь сына, вручая ему правление некоторыми государственными отраслями для научения в будущем деле царском. И в чужие края посылал наследника, чая, что там, среди просвещённых порядков и людей приучится к добрым нравам и регулярному государственному управлению, склонится к трудолюбию и добру царевич. Увы! Всё доброе ненавидел сын государев и наследник, ничему не внимал, не обучался, но непрестанно имел обхождение с людьми непотребными и подлыми, кои закоснели в мерзейших обыкностях своих и царевича к тому же приучили!
Благоразумно умолчал обвинитель о том, что заброшен оставался Алексей и мальчиком, когда Пётр веселился, кутил; и потом, юношей был одинок царевич, жил без призора в Москве, не видя отца по годам, предоставленный самому себе или учителям вроде Вяземского, которого ученик колотил, получая взамен от наставника грязные послуги в виде дворовой девки Евфросиньи, с которою юноша так сблизился потом. Не говорил Меншиков, что он, назначенный «блюсти за воспитанием царевича», прекрасно знал, какие люди окружают юношу; видел, как свита постепенно втягивает его в пьянство и разврат, подстрекает против отца, надеясь по смерти Петра получать влияние и силу при будущем царе Алексее.
Меншиков не только не принял мер, чтобы пресечь дурную жизнь юноши, он словно незаметно и сам потакал этому... А затем и пример Петра тоже мало мог исправить Алексея, который, придя в возраст, очутился в числе застольников и собутыльников на шумных пирушках, устраиваемых державным хозяином невского Парадиза.
Обо всём этом молчит светлейший, а сразу переходит к женитьбе Алексея, явно для всех присутствующих искажая истину.
Он говорит, что Пётр, «желая сына от помянутых непотребств отклонить», убедил Алексея избрать себе супругу из семьи какого-либо чужестранного государя, по его собственной воле, где он полюбит.
— И царевич, улюбя внуку герцога Волфенбительского, свояченицу цесаря римского, а племянницу короля английского, просил отца, дабы позволил на оной жениться, что и было учинено, невзирая на многие траты и иждивения!
Несмотря на важность роковой минуты, невольная улыбка пробежала по губам у многих, когда было помянуто о любви Алексея к невесте.
— Сухопарая немка — ведьма! Уродина! Жердь сухая... Чертовка рябая!
Так, не стесняясь, своим приближённым, даже слугам аттестовал двадцатилетний молодожён свою семнадцатилетнюю, действительно некрасивую супругу. А Трубецкого, Гюйсена и других посредников, устроивших этот брак, обещал колесовать и посадить на кол, как только примет власть по смерти отца.
Вот почему улыбка, как бледная, дальняя зарница среди тёмной, воробьиной ночи, промелькнула на устах у тех, чьи сердца сейчас мучительно сжимались от страха, жалости и тревоги.
Но Меншиков, если и уловил эту улыбку, сделал вид, что не заметил ничего, дальше повёл свою звучную речь.
— И хотя супруга оная была ума довольно изрядного, обхождения честного и любезного, хотя по своему избранию взял её царевич, — ещё раз подчеркнул беззастенчивый оратор, — но жил он с принцессою в крайнем несогласии, умножив обхождение своё с непотребными людьми, на стыд имени и дому царскому, и при той жене своей взял бездельную девку-работницу, жил блудно с оною, явно беззаконно поступая, оставя жену, которая вскоре и жизнь свою окончила, хотя и от болезни, однако думать можно, что и сокрушение от непорядочного жития супруга-цесаревича много тому вспомогло!..