Чтобы лучше убедиться в своей догадке, Савелыч громко крикнул вниз:
— Што вы там за люди? Толком бы баяли, ничем ломиться в ворота.
— Вот мы те потолкуем! Сломим запоры... А нет, всю твою нору воровскую, барсучью подпалим с четырёх концов, чхнёшь тады! — крикнул снизу раздражённый, повелительный голос. — Мы — служилые люди ево царской милости, осударя царя Петры Алексеича... А ты нас татями обзываешь?! Добро, пожди!.. Отопри только!.. Будешь знать, собака!..
— Ладно, не лайся... Я сам полаяться могу!.. Служилый народ!.. Ноне што ни воряга, што ни насильник, то и служилым слывёт; так и зовётся... А пусти ево, он те горло перережет... Вон омёт поблизу... Дерни соломки пук, зажги... Погляжу я на вас, каки вы служилые люди? Тады и пушшу, честь честью. А не то...
— Шут с ним! — заговорил другой из всадников. — Кроши огонь, жги солому... Пусть поглядят, бобры трусливые, хто у ворот стоит... Правда, и им за шкуру сала заливают лихие людишки... Вот они с опаскою...
— Ладно! — согласился первый из говоривших.
Блеснули искры на кресале, ударившем звонко о кремень. Вспыхнул пук подожжённой соломы, и Савелыч смог убедиться, что у ворот его избы стоит отряд объездчиков-пограничников, а не разбойничья ватага...
— Вижу, ково Бог послал... Бегу отпирать!.. Пождать малость прошу честных гостей... — торопливо прокричал старик и бросился вниз, чтобы растворить ворота.
Василида, вынырнувшая откуда-то из боковуши и вместе с Софьицей слушавшая все переговоры, метнулась прочь с пути свёкра, но вслед ему успела спросить:
— Впрямь ратники?.. Стречать, што ли?..
— Стречайте обе... Слышала, чай, злыдня... Што пытаешь! — на ходу бранчливо ответил старик и через несколько мгновений сам широко распахнул обе половинки ворот и с поклоном запричитал: — Просим милости гостевать, гости дорогие... Вся изба ваша, кормилицы вы наши!.. Пожалуйте рабов своих великою милостью...
Но прежде чем в тёмном прорезе ворот показался кто-либо из приезжих, порыв ледяного ветра ворвался в загороженное, наполненное людьми пространство, бросил в лица стоящих впереди целые горсти колючего инея, заколыхал длинное, красноватое пламя смолистого факела, затушил пучки лучины в руках у двух рабочих, светивших непрошеным гостям.
Не замеченными среди наступившей темноты двое пеших и один всадник появились на крытом дворе, и один из них, оттолкнув Савелыча, схватился за половинку ворот, как бы опасаясь, чтобы их не захлопнули внезапно.
— Што за темь напустили?! Стой все, не шелохнись! — крикнул один из вошедших.
И все невольно вздрогнули от неожиданного властного и громкого оклика.
— Въезжайте, робя, без опаски! — крикнул тот же голос остальным всадникам, которые тесной кучкой сбились у самых ворот, выжидая, что скажут посланные вперёд товарищи. — Жалуй, Василь Антоныч, беспечно...
— Тут мы, — первым въезжая по бревенчатому насту, отозвался коренастый, сухощавый брюнет, лет сорока. Его чёрная вьющаяся борода и усы теперь казались совершенно седыми он снежного налёта.
— Здорово, мужичье да купцы, господа почтенные. Свету поболе несите... Где изба? Поморозили нас, проклятые... Да убрать всё это дубьё и ружьишки... Ну!..
И всадник, очевидно атаман всей шайки, навёл на кучу работников и приказчиков, стоящих в ожидании, тяжёлый пистолет, который ещё за воротами достал из-за пояса.
С глухим говором стали уходить в глубину двора работники, скрываясь за дверью людской кухни и унося топоры, рогатины и вилы. Вооружённые приказчики двинулись к своим возам, складывая на места припасённое оружие.
Савелыч уже раскрыл дверь, ведущую в сени и в горницу, и с поклонами зазывал непрошеных гостей. А Василида стояла на пороге с подносом в руках, уставленным чарками и сулейками с хлебным вином и мёдом.
— С холоду — обогреться прошу перво-наперво! — пригласил Савелыч. И тут же поспешил к тому всаднику, который разогнал его челядь. Тот собирался сойти с коня и, медленно высвободив из стрёмен свои озябшие, окоченелые ноги, с трудом занёс правую на круп лошади, чтобы лезть с седла.
— Ин, помогу те малость, дай, господине! — услужливо предложил старик, затем, не ожидая ответа, почти снял, как ребёнка, и поставил на землю старый великан своего сердитого и довольно грузного гостя.
— Спаси тя... Не трудись, и сам бы слез... Не на сопку бегчи... А обогреться нам всем надо, это правое твоё слово... Загинь я, Васька Многогрешный, коли мы не промёрзли до самой до печёнки. Всю ночь блукаем... Добро, што навёл нас Господь на твой дворишко... Ну-ка, хозяйка, пригубь сама первая малость... не приворот ли в чарке? Мы люди дорожные, про всё осторожные... Вот и ладно, — сплюнув, продолжал он, видя, как Василида сделала добрый глоток из полной чарки. — Теперя — долей, водолей, а я — одолею!..