Выбрать главу

Брат и в письмах пытался наставлять Квинта, однако среди нервиев его советами можно было пренебречь, даже не читать их. И Квинт в конце концов научился распознавать, где начинается проповедь, а где она должна кончиться, и пропускал эти листы, читая лишь интересные места. Кроме того, старший брат был великим скромником и даже через четверть века после вступления в брак не смел помыслить о ком-либо, кроме своей грозной Теренции, так что и Квинту рядом с ним волей-неволей приходилось отдавать дань воздержанию. Но в земле нервиев за ним никто не приглядывал, и он оттягивался вовсю. Крупные женщины белгов могли бы свалить его с ног одним ударом, но все они так и липли к милому маленькому командиру с приятными манерами и щедро открытым кошельком. В сравнении с Помпонией (которая тоже могла уложить его одним ударом) они являли собой дивный дар елисейских полей.

Но, не слишком ласково спровадив посланцев Амбиорига, Квинт Цицерон целый день ходил сам не свой. Что-то было не так, а что – неизвестно. Потом стало покалывать в большом пальце левой руки. Он послал за Пуллоном и Вореном и сказал им:

– Нас ждут неприятности, и не спрашивайте меня, откуда я это знаю, потому что это неясно и мне самому. Давайте обойдем лагерь и посмотрим, что нужно сделать, чтобы его укрепить.

Пуллон посмотрел на Ворена. Потом оба с уважением воззрились на командира.

– Пошлите кого-нибудь за Вертиконом, я должен увидеться с ним.

Все трое с эскортом центурионов пошли внимательно осматривать лагерь.

– Башни, – сказал Пуллон. – У нас их шестьдесят, а надо бы вдвое больше.

– Согласен. И еще надо футов на десять надстроить стены.

– Набросать больше земли или использовать бревна? – спросил Ворен.

– Бревна. Земля сейчас мерзлая. С бревнами выйдет быстрей. Как можно скорей отправьте людей в лес. Если нас осадят, он станет недосягаемым, так что заняться этим надо сейчас. Пусть валят деревья и тащат в лагерь. Мы обработаем их прямо тут.

Один из центурионов, отсалютовав, убежал.

– Надо вбить в ров больше кольев, раз мы не можем его углубить, – сказал Ворен.

– Конечно. Есть у нас уголь?

– Немного есть, но недостаточно, чтобы обжечь на кострах больше двух тысяч кольев, – сказал Пуллон. – Впрочем, у нас будут ветки.

– И все же надо узнать, сколько угля может нам дать Вертикон. – Легат прикусил нижнюю губу, о чем-то задумавшись. – Нам нужны осадные копья.

– Дуб не годится, – сказал Ворен. – Надо брать ясень, березу. У них прямые стволы.

– Камни для артиллерии, – напомнил Пуллон.

– Пошлите команду сборщиков к Мозе.

Еще несколько центурионов ушли.

– И последнее, – сказал Пуллон. – Как сообщить Цезарю?

Квинт Цицерон должен был сам подумать об этом. Однако у него были непростые отношения с командующим. Его старший брат ненавидел Цезаря с тех пор, как тот выступил с возражениями против казни сподвижников Катилины, и Квинт тоже не доверял Цезарю. Однако эмоции не помешали прославленному оратору просить Цезаря взять к себе Квинта легатом и Гая Требатия военным трибуном. И Цезарь, хорошо зная, как относится к нему проситель, не отказал. Профессиональная вежливость между консулярами была обязательна.

Семейная традиция ненавидеть Цезаря привела к тому, что Квинт Цицерон не знал командующего так хорошо, как большинство других легатов, и еще не решил, какую позицию занять. Он понятия не имел, как отреагирует Цезарь, если один из его старших легатов пошлет тревожное сообщение, не подтвержденное ничем, кроме покалывания в левом большом пальце и предчувствия, что готовится серьезная неприятность. Он поехал в Британию с Цезарем, получил интересный опыт, но не тот, который позволил бы ему понять, какую свободу Цезарь предоставляет своим легатам. Цезарь лично принимал решения с начала до конца экспедиции.

Очень многое зависело от того, как он поступит сейчас. Если ход будет неверным, ему не предложат остаться в Галлии еще на год или два, и тогда его ждет участь Сервия Сульпиция Гальбы, провалившего кампанию в Альпах. Того отправили в Рим с самыми хвалебными отзывами, но никто им не верил. Любой, кто хоть что-то соображал в военном деле, сразу понимал, что Гальба совсем не понравился своему командиру.