Старик, сложив ладони воронкой, долго кричал во все стороны, но никто не откликнулся.
— Ну, тогда пойдем и ее с собой возьмем, — сказал он. Зашевелилась смутная, нехорошая догадка, Аким с трудом отогнал ее от себя. — Садись-ка в седло! Давай подсажу.
Добрыня был так взволнован сказочным событием, что не говорил ни слова. Необычно было сидеть на настоящем коне, вдыхая его теплый сладкий запах и вцепившись в луку седла — никогда бы не слезал!
Аким повел лошадь вдоль речки, чтобы снова выйти к озеру. До озера еще оставалось порядочно, как вдали послышался слабый, но частый колокольный звон. Так звонят при пожаре. Аль беда какая приключилась?
От озера было видно, как по дороге, ведущей к городским воротам, тянутся разрозненные пешие ратники. На стенах возле островерхих башен мечется стража. Аким прибавил шагу, украдкой поглядывая на мальчика: понял ли он?
Добрыня, видно, тоже заметил, что в городе неспокойно, он сидел по-взрослому нахмуренный, сжав губы.
Вскоре они выбрались на дорогу. Трое усталых ратников, как раз проходивших мимо них, равнодушно смотрели на старика и мальчика. У одного из воинов грязной тряпицей была перевязана голова, он опирался на гладкую и прямую палку, бывшую, наверное, обломком копья. Аким так и сунулся к ним.
— Люди добрые, что случилось? — дрожащим голосом спросил он.
— Что, что… Не видишь разве? — лениво ответил один.
— Да скажите же, — не отставал Аким. — Никак, побили нас?
Перевязанный вдруг озлился.
— Вас побьешь, как же! — высоко и сипло заорал он, с непонятной ненавистью уставив бледное лицо на старика. — Тебя там не было, старый пес! На печи сидите! Не хотите небось подыхать!
— Не ори на дедушку, дур-рак! — неожиданно крикнул Добрыня. — А то как дам!
Он храбро глядел на перевязанного, но на глаза наворачивались слезы. Перевязанный с удивлением замолчал — наверное, думал, что ответить мальцу. Ничего не придумав, плюнул и зашагал дальше.
Из небольшого села, расположенного справа от дороги, бежали люди, кто — таща на себе, кто — везя на телеге — мешки и узлы. Торопились к воротам — спасаться за городскими стенами. Возле самых ворот красиво одетый, но без шапки и оружия всадник ругался со стражниками, норовившими, видно, закрыть тяжелые, обитые железными полосами створы, для чего несколько человек уже взялись за толстый брус, который служил засовом. Всадник, привстав на гарцующем коне, рукой грозил стражникам, и те все не решались двинуть створ. Из ворот вышел человек с мечом у бедра, что-то сказал всаднику, и тот, понукая коня, въехал в город, стражники опустили брус.
Возле самых ворот Аким ссадил Добрыню с коня и подошел к человеку с мечом. Трое пешцев, не взглянув, прошли в ворота.
— Батюшка, прости, не знаю, как величать тебя, — просительно начал Аким, но человек с мечом нетерпеливо перебил его:
— Чего тебе? Говори быстрей!
— Да вот лошадка нашлась, да без хозяина. Возьми, сделай милость!
— А ты, видать, богатый — коней раздаешь, — зло хохотнул тот. И добавил: — Ладно, дед, уходи. Некогда с тобой тут. А коня — хоть брось, хоть себе возьми. Скоро владимирцы придут — им и отдашь.
Сказав это, он повернулся и пошел под стену, задирая голову и глядя на возню там, у сторожевой башни. Аким все же спросил ему вслед:
— Так, выходит, побили нас?
Человек махнул рукой, не оборачиваясь:
— Побили.
Аким перекрестился. Мальчик, глядя на него, тоже сотворил крестное знамение.
Старик отпустил лошадь и повел мальчика в город. А лошадь тронулась за ними, будто признав в них новых хозяев. Никак от нее отвязаться не удавалось. Не желая обидеть животину ударом, Аким ласково уговаривал ее отстать, и каждый раз, казалось, она его внимательно слушает. Но стоило им двинуться — она опять шла следом. В конце концов Аким взял ее за поводья.
Вокруг было неспокойно. По дороге, ведущей к Верхнему городу, и по прилегающим улицам бегало много народу, но на праздник было не похоже. Звонили колокола со всех сторон, и этот звук, обычно такой переливчатый, раскатистый, теперь казался резким и тревожным. Добрыня уже не спрашивал Акима об отце, потому что сейчас ему спрашивать было страшно. Он подумал: лошади, наверное, тоже боязно, поэтому она и не отстает. Чем ближе они подходили к своему дому, тем становилось страшнее.
Две женщины поднимали с земли третью, которая все вскрикивала и норовила вырваться из их рук, чтобы снова упасть ничком. Была она без платка, со спутанными волосами и очень некрасивая. Только куры, будто ничего не замечавшие вокруг, бродили рядом, рылись в земле и клевали добытое.