И когда Всеволод посмотрел другу вслед, он неожиданно ощутил какую-то неловкость, чего раньше у него никогда не случалось с Юрятой. Великому князю, пожалуй, не стоило называть братом своего дядьку и телохранителя. Великому князю надо строго следить за своими чувствами, точно определяя их меру для каждого. Тот же Юрята говаривал: не показывай никому ни любви чрезмерной, ни гнева, люди видят в этом твою слабость, и даже те, кто тебе предан, будут слабостью твоей пользоваться. Мало ли тому примеров!
На миг стало страшно. Всеволоду представилось вдруг, как Юрята входит к нему в спальню и, так же виновато улыбаясь, достает свой засапожник[13]. Вон он с конем-то как, а ведь любил его и холил.
Впрочем, нет, от Юряты такого ждать не приходится, а этот внезапный страх — вовремя, не иначе Господь его послал. На будущее урок.
Такова уж доля государева — жить с оглядкой, за приветливой улыбкой подчас скрываются злоба и вражда. Надо будет про это с княгинюшкой поговорить, она, утешительница, всегда нужные слова найдет, и как бы душа твоя ни была смятенна, а успокоится и укрепится. Княгине Марье — вот кому можно любовь свою открывать, рядом с ней можно быть и слабым, и растерянным, и даже смешным, не боясь потерять княжеского величия.
Как всегда, подумав о супруге, Всеволод успокоился. Они с Марьей были женаты седьмой год, но ему казалось, что с течением времени их любовь не переходит в привычку, а остается все тем же сильным чувством, в котором они когда-то признались друг другу.
Поженил их князь Андрей Боголюбский. В то время Андрей всюду искал себе союзников и, посылая сватов в Богемию, к богатому и влиятельному чешскому князю Шварну, рассчитывал укрепить связи Всеволода с западной знатью, а заодно и отдалить от себя. Думал Андрей, что князь Шварн даст юному зятю удел в своих землях. Но так не вышло, Всеволод остался в Киеве у своего брата Глеба Юрьевича, и от всей хитроумной задумки Боголюбского выигрыш достался только Всеволоду. Дела тогда творились великие, только что был изгнан из Киева князь Мстислав Изяславич, Андрей воевал с Новгородом, большие и малые князья делили между собой Русь, а рядом со Всеволодом оказалась невысокая тоненькая девушка, прямо в душу глядевшая своими доверчивыми оленьими глазами. Опять Мстислав осаждал Киев, вся Южная Русь кипела усобицами; дикие половцы опустошали незащищенные земли, а Мария, смешно выговаривая русские слова, старалась, по русскому обычаю, обихаживать своего супруга: и на войну его провожала с плачем, и встречала с радостью. И тосковала без него, как и он без нее.
Вот только сыном пока не благословил их Господь. Когда первый раз понесла Марьюшка, Всеволод, ошалевший от своего отцовского чувства, надеялся, что родится мальчик. И молился денно и нощно, и по совету всезнающего Юряты для верности клал у изголовья супружеского ложа меч свой и лук со стрелами. А родилась дочь Елена — слабая и тихая девочка. Пять лет ей, а говорит мало, с куклами не играет, сидит себе в уголке целыми днями, то ли думает о чем-то, то ли просто так. Уж как Марьюшка к ней ластится: доченька, да не нужно ли тебе чего, не рассказать ли сказку, не скушаешь ли петушка сахарного? Посмотрит на мать да и скажет тихо: нет. Старухи говорят — Божья девочка, умиляются, дуры. Ах, сына бы великому князю! Да не одного, а хоть дюжину давай, и все будет мало! Вот бы с кем на охоту ходить. А потом и на ратное дело с собой брать. И Русь в наследство им оставить, твердо зная, что оставляешь в родных, надежных руках.
Очнувшись от нахлынувших дум, Всеволод увидел рядом с собой Прокшу. Ловчий, подъехав к князю, все же спешился и теперь ждал приговора своим трудам — ни жив ни мертв стоял, держась за поводья коня, как утопающий за соломинку. Со стороны поляны к князю уже спешили участники охоты — те, кому было положено находиться возле государя. Ближе всех был раскрасневшийся Гаврила Настасич, и Всеволод еще раз подумал, что надо его женить на Прокшиной сестре и не тянуть с этим.
— Ладно, отец Прокофий, не дрожи, — сказал Всеволод. — Молодец, порадовал охотой.
Прокша от счастья заморгал глазами.
— С полем тебя, государь! — воскликнул Гаврила. — Экого ты зверя завалил!
— С полем, великий государь! С добычей! — заговорили вокруг.
Всеволод знал, что приготовления к пиру уже идут, но все равно ему нужно слово об этом сказать, иначе порядок нарушится. Этого слова от него все ждали. Он обвел взглядом приближенных.
— Ну что, славно поохотились, любезные бояре, — весело сказал великий князь. — Теперь прошу честь честью отобедать со мною и чашу вина испить.
13
Засапожник — нож, который носят за голенищем (или ноговицами); встарь — также ратный нож.