Те, кто видел его приближение, бросались в стороны, мешали ряды, сталкиваясь со своими. За Добрыней в проход кинулись его дружинники. Тем временем остальные, что с самого начала были оттерты от схватки, растянулись и охватили орду с боков.
Вой многих сотен глоток понесся над степью — пришла пора поганым умирать. Звон и стук русских мечей о железные колпаки половцев и их круглые щиты смешивался с натужным, хриплым дыханием тяжело работающих дружинников. Орда таяла, как льдышка, брошенная на печь. Многие уже не думали о битве — только о спасении. Прорывалась сквозь русские ряды небольшая кучка конных, увозя какого-то маленького сгорбленного половца в шапке из желтого лисьего меха — наверное, это и был главный кощей орды, который не захотел погибать вместе со своими.
Добрыня их заметил. Теперь, немного утолив свой гнев и жажду убийства, он стал внимательнее, вспомнил, что должен руководить всей дружиной. Привстав в стременах, он, перекрывая гул побоища, приказал кощея не выпускать. С удовлетворением увидев, как десятка два ратников бросились наперерез и, избивая охрану, стали теснить ее вместе с их повелителем обратно в гущу схватки, Добрыня взревел и стал прорубаться туда. Ему вдруг невыносимо захотелось самому прикончить главаря.
Дружина, видя, как их старшой пробивает себе дорогу к половецкому князьку, принялась ему в этом помогать — кощея теснили навстречу Добрыне, отсекали от него воинов охраны. Очень скоро Добрыня уже видел сморщенное злое личико, худые старческие руки, вцепившиеся в конскую гриву, чахлую седую косичку, свисавшую из-под лисьей шапки. Кощей, видимо, был так стар, что не мог даже поднять оружие. Да если бы даже и мог — что толку? Оцепенев, шевеля губами, он глядел на приближавшуюся к нему башню смерти — огромного русского витязя, которого воины кощея не могли ни убить, ни задержать. О чем думал старый кощей перед гибелью? Может, вспоминал, скольких русских погубил на своем веку, сколько девушек и женщин взял в полон, скольких продал восточным купцам. А может, просто прощался со своей жизнью и уже не увидел, как тело его разделилось от плеча вниз надвое и сначала одна половина, без головы, свесилась с коня, а там и вторая свалилась на другую сторону, словно поскользнувшись на залитом черной кровью седле.
Разрубив кощея, Добрыня оглянулся на истошный визг, перекрывший, казалось, все другие звуки, — к нему пробивался, не обращая внимания на русские мечи, совсем юный половчанин. В руке его была даже не сабля — нож, которым он угрожающе потрясал. Стремился он, этот юный воин, именно к Добрыне, и такая в нем была страсть, что свои расступались, пропуская его, да и русские удивленно давали ему дорогу. Юнец слишком явно шел к своей смерти. Но Добрыня не стал раздумывать, почему так спешит умереть молодой воин, — может, он сыном приходился старому кощею или еще кем-нибудь. Положение для удара у Добрыни было самое выгодное, и он даже слегка подбросил меч в руке — взяться поудобнее. И, отводя плечо, успел еще разглядеть, что лицо юного половца, перекошенное в крике, блестело от слез. Через миг конь с телом юноши пронесся мимо Добрыни, а лицо, теперь постепенно разглаживаясь, смотрело на Добрыню из травы — голова, мягко стукнувшись о землю, попала в углубление, выбитое копытом, и сразу остановилась.
Добрыня обозрел поле битвы — она заканчивалась. Несколько поганых, рассыпавшись по степи, убегали, становясь точками. Остатки орды разорваны были на несколько частей, каждая часть была окружена кольцом, и выскакивали оттуда наружу только лошади. Добрыня кинулся к становищу.
Там было пусто и так знакомо, что у Добрыни, хоть он и не остыл от горячки боя, потемнело в глазах. Знакомые крытые повозки составлены были посередине — он такими их и запомнил с детства. Какой-то звук еще слышался — будто скулило сразу много щенков, потерявших своих матерей-сук. В шатрах прятались женщины и дети.
Становище стало заполняться дружинниками. Несли раненых, укладывали убитых. Пошли к шатрам. Кто-то откинул первый полог — и попятился, словно ударенный визгом, рванувшимся оттуда.