Перед тем как распустить всех по домам, великий князь устроил угощение. Пир получился шумный, но как ни выкрикивали бояре славу Всеволоду Юрьевичу и сыну его, князю Георгию, как ни старались рожечники и песельники добавить веселья к вину и яствам, все же это не могло заглушить озабоченности, что неотвязно владела большинством. Выборные от городов были в основном люди старые, битые жизнью и опытные. Они очень хорошо представляли себе, что бывает, когда один богатый и сильный князь считает себя несправедливо обойденным другим сильным и богатым князем. Разъезжались по своим городам удрученные, несмотря на то что великий князь на прощанье обласкал их и щедро одарил каждого.
Опасения их вскоре стали подтверждаться. Из Ростова пришли известия о том, что князь Константин заявил о своем несогласии с волей отца, но обвинял во всем почему-то не великого князя, а брата своего Георгия, считая, что именно он лестью и уговорами вынудил Всеволода Юрьевича забрать у Константина то, что было ему положено по праву.
Сам же великий князь, казалось, нимало не был озабочен гневом старшего сына. С того дня, как он распустил собрание, тихо жил в княжеском дворце, лишь изредка выезжая отстоять службу в Успенском соборе, при большом стечении горожан. Много времени проводил с молодой женой, полюбил одаривать ее подарками, заказывал у своих златокузнецов дорогое и затейливое узорочье. Подолгу смотрел на нее, любовался Любовью, словно хотел запомнить ее не только до конца дней своих, но и на потом. Иногда становился угрюм, молчалив, по целым дням ни с кем не разговаривал, с трудом терпел возле себя лишь супругу да сына Георгия.
Стал щедр к бедным — почти каждый день посылал дворовых раздавать милостыню по самым захудалым дворам и на церковных папертях. Полюбил обходить свое обширное хозяйство — склады, поварни, мастерские, наблюдал за работой кузнецов, литейщиков, камнерезов с таким любопытством, словно видел это впервые.
Когда наступила весна и дни стали длиннее и теплее, несколько раз выезжал за город — сначала верхом, но когда понял, что это для него утомительно, велел вывозить себя в санках. В поле, в лесу оживлялся, осматривал все вокруг, глубоко дышал, смеялся, если видел зайца, или лису, или стаю тетеревов. Не велел стрелять по ним, хотя они подпускали на выстрел. Пусть живут.
Когда еще больше растеплилось, спрашивал каждый день — не тронулся ли лед на Клязьме. Нарочно приказал: как только начнется ледоход — тут же сообщить ему, хочет посмотреть. Начался ледоход — и его вывезли на высокий берег Клязьмы, и он долго смотрел, как лед сначала шел сплошным потоком, сахарно-белые глыбы наползали одна на другую, сшибались с треском, разламывались, более тяжелые и крупные топили мелкие, но мелкие ухитрялись выскакивать из-под огромных туш и нападали на них с Другого бока. Потом между льдинами появились просветы, битва постепенно затихала, пока не прекратилась совсем — лишь одинокие куски льда еще куда-то плыли…
В середине апреля на святой литургии в Дмитриевском соборе ему стало плохо: свечи, за ними иконостас — все уплывало куда-то вбок, в груди что-то шевельнулось и затрепетало, и он подумал, что это душа готовится к тому же, к чему он сам уже давно был готов. Князь пошатнулся, его поддержали, и он велел быстрее вести его домой.
На женскую половину заходить не стал, пошел сразу к себе. Приказав раздеть себя и разуть, лег на постель и лежал с открытыми глазами, будто не хотел пропустить чего-то очень важного. Больше не произнес ни единого слова, хотя к нему подходили, спрашивали — не нужно ли чего. Догадались — кинулись звать епископа Иоанна.
Но когда тот пришел, новый духовник великого князя уже читал над ним заупокойную молитву, а рядом с постелью, на которой покоилось тело государя, тихо подвывала Любовь.
Через четыре года после смерти Всеволода Юрьевича в битве на Липецком поле Константин, князь ростовский, со своими союзниками — князем смоленским Владимиром и князем новгородским Мстиславом разбил и уничтожил войско великого князя Владимирского Георгия Всеволодовича. Сам великий князь едва живой ушел во Владимир — один, почти раздетый, на случайно пойманном коне. Но он недолго задержался как в стольном городе, так и на великокняжеском троне. Великим князем стал по праву Константин Всеволодович.
Через три года Константин умер. Подтачиваемый болезнью, он оказался не способным твердо управлять своими подданными, оставил после себя охваченные междоусобием рязанские и новгородские земли, не смог защитить Галич, терзаемый венграми.