Чувствуя себя неловко в окружении коллег, позже в ту же зиму Андре вызвался стать испытуемым в эксперименте. Многие годы ученые ставили под сомнение сообщения о том, что люди, зимующие в постоянной темноте полярной ночи, выходят на первые лучи весеннего солнца с желтовато-зелеными лицами. Чтобы определить, действительно ли кожа лица меняет цвет или же глаза людей просто отвыкают от солнца, Андре на месяц заперся дома. Когда он вышел на свет, его лицо действительно было желтовато-зеленым.
Еще более показательной, чем готовность пойти на добровольное заключение, стала запись в дневнике, которую он сделал перед самым началом эксперимента: «Опасно? Возможно. Но какой от меня прок?» Столь низкая самооценка, возможно, была побочным продуктом трезвого интеллектуализма Андре. Он был одержим порядком и глубоко верил в рациональность науки. Возможно, этим также объясняется его отчаянное желание доказать, что он чего-то стоит.
С малых лет Андре отличался исключительным упрямством и заставлял родителей отвечать на миллион своих вопросов. В шестнадцать лет, получив все имевшиеся награды за успехи в учебе, он потребовал, чтобы родители забрали его из школы в Йёнчёпинге, расположенной неподалеку от его родной Гренны, маленького городка на берегу озера, и позволили ему поступить в Королевский технологический университет. Его отец вскоре умер, но Андре всегда был более близок с матерью и некоторое время даже не пытался наладить личное общение с кем-либо еще.
Окончив университет, он работал чертежником и проектировщиком, а затем отправился в Америку, где узнал о воздухоплавании от опытного филадельфийского аэронавта Джона Уайза. Склонный к бережливости Андре плохо питался, отчего у него возникли проблемы со здоровьем. Он вернулся в Швецию, устроился на позицию ассистента в Технологический университет и отрешился от мира, погрузившись в книги и размышления. Он вел уединенную жизнь, пока не принял участие в исследованиях Международного полярного года и не отправился на Шпицберген. К тому времени, когда он приступил к экспериментам с воздушными шарами, он уже по всем параметрам считался настоящим отщепенцем.
Он почти не имел близких друзей и был, похоже, невысокого мнения о свои научных и профессиональных достижениях. Стоит ли удивляться, что в первые полеты на воздушном шаре он отправлялся недовольным собой? Однако, паря над Швецией, он позволял себе мечтать. Был ли более надежный способ продемонстрировать, какой хитрый способ управления воздушным шаром он изобрел, чем долететь на шаре туда, куда еще не ступала нога человека? И если он добьется успеха, не станет ли это гарантией непреходящей славы и долгожданного уважения, а может, даже зависти со стороны коллег-ученых? И разве такой полет не даст шведам повод для национальной гордости, столь необходимой в годы, когда страна спорила о своем суверенитете с Норвегией? В конце концов, апеллируя к национальному престижу, он хотя бы мог обеспечить финансирование для своего предприятия. Именно поэтому он добавил несколько фраз о патриотических чувствах, когда 13 февраля 1895 года излагал свой план полярной экспедиции на воздушном шаре Шведской королевской академии наук.
– Кто справится с этим предприятием лучше, чем шведы? – спросил он. – Мы цивилизованный народ, который веками славится своей отвагой и бесстрашием. Мы живем в непосредственной близости от Арктики, знакомы с ее климатом и привыкли справляться с ним. Нам не стоит уклоняться от выполнения своего долга. Разве мы не лучше других народов подготовлены, чтобы справиться с этой задачей? Разве я неправ, полагая, что, подобно тому как народы Центральной и Южной Европы исследуют Африку, мы должны исследовать покрытые льдом пространства?
Речь Андре, несомненно, отозвалась в сердцах шведов. В других странах его план часто высмеивали – в одной австрийской газете его и вовсе назвали аферистом и глупцом, – но в Швеции он стал национальным героем, еще не завершив собирать средства. В мае Альфред Нобель пришел к нему и спросил, помнит ли Андре об их встрече, которая состоялась восемью годами ранее. Получив утвердительный ответ, Нобель вызвался стать его первым спонсором и пожертвовал сумму, равную почти пятой части бюджета экспедиции Андре. Позже он выделил дополнительные средства и покрыл более половины расходов на экспедицию. Когда менее трех месяцев спустя Андре приехал в Лондон, экспедиция уже получила полное финансирование, поэтому в своей презентации он более не стал взывать к патриотическим чувствам своих соотечественников.