Пустое
I
Вы замечали когда-либо, что, едва созревает последняя вишенка, как листья на дереве поддают жару, как бы торопясь завершить некие неотложные дела, и желтеют один за другим, а потом бегут куда-то, заскакивая на подножку ветра, или с попуткой, или ищут иных высот и глубин. А те, что остаются на дереве, – то ли пугливы слишком, то ли привязаны к дому чересчур. Бывает, что даже зелены до морозов. Но то – лишь вид один, видимость. Дерево давно спит и ему всё равно. В заботах пережить зиму, в надеждах на многочисленные весенние хлопоты, не думает оно о прошлом, не чувствует его нужным, своим. Так только – мусор под ногами.
– Да уберите ж вы его, кто-нибудь!!!
…Уходить нужно вовремя.
II
Звёзды в небе проступают росой. Смотришь на них и ждёшь чего-то. Знака какого-то, не иначе. А не дождавшись, – дождь холодных камней, метеора зажжённую спичку… рад и им. На востоке уж ночь, а на западе небо печётся закатом. И игрушкой на ветках сияет луна.
Серой бабочки тень, терпкий запах покоса. Замечаешь, как птица крадётся в гнездо, как летучие мыши выходят на смену.
Надрез месяца в небе – словно кто-то выдернул наспех уголок карточки из альбома. Припрятал… на чёрный день или на белую ночь.
III
– Как понять, что не зря живёшь?
– Если каждый день совершать хотя бы по одному хорошему делу, то уже не зря!
– Ну, например? Старушку через дорогу перевести?
– Или так, или шмеля достать из воды.
– Ну… это ты чересчур! Это – за пределом, такое не зачтётся.
– Доброта, что имеет предел – это уже злоба.
– Ах, пустое…
– Но это так и есть.
Хорошая девочка
– Ты всё ещё хочешь птичку?
– Живую?! Хочу!
Наверное, чувство вины меня не отпустит никогда. Не от того, что пыталась затушить пламя ответственности водкой, не за скандалы и слёзы близких. Но за худенькое лицо сына, который так трогательно просил перед сном: «Мамочка, если есть, дай мне хлеб с солем и подсолнечным маслом». Да, он именно так и говорил тогда: «С солем…», хотя уже здорово умел читать, и составлял план своей первой книги о Красном светлячке. Но под нарочитым колпаком этого словообразования – «с солем», скрадывалось пламя великого смущение, так как он понимал, что может поставить своей просьбой в тупик. Если моё лицо делалось беспомощным, сын гладил меня по щеке и говорил: «Ладно-ладно, ничего, не плачь, я и так засну», и ложился, укрываясь одеялом с головой.
То было в тех пресловутых девяностых. Для кого-то они, окрашенные юностью, хороши и беспечны, несмотря ни на что. Для иных – мрачны. Всё от того, каким взглядом оборачиваешься на них.
Некто, гордый своим умением, вспоминает котлеты из овса и походы всей семьёй в лес за ягодами, чтобы было чем подсластить жизнь. Самых непрактичных выручали добросердечные соседи, что делились уродливыми овощами со своего огорода. Бывали и те, кто, уезжая на заработки, чтобы прокормить семью, отдалялся от неё навсегда. Разлука, хотя и коварна, но всегда честна.
Пока супруг искал работу и получал отказ за отказом, до самых родов я бегала по заданиям редакции. Живота видно не было, так что я не смущала никого своим тяжёлым47 пузом. Подгоревший кусок хлеба на завтрак, запивала чудесным порошковым израильским бульоном, не испытывая в течение дня никаких токсикозов или головокружений. Откровенную тошноту, странным образом, вызывало лишь размещённое в газете объявление о существовании некой фирмы «Резон».
Вообще-то говоря, работа здорово выручала. Редактор, выпивоха, но добрый парень, каждый день посылал гонца прикупить «к чаю» колбасы, сыру, хлеба, конфект, ну и, само собой, втрое разбавленный ректификат. Можно было, с шумного одобрения коллег, сочувствующих нашему положению, прихватить с собой пару-тройку бутербродов и для супруга. Ну и гонорар, само собой, как же без него! Конечно, единственной редакцией дело не ограничивалось, иногда приходилось переписывать текст статьи на разные, некстати, голоса, для нескольких изданий, но… кормили только в одном!
Несомненным плюсом было и то, что на любой из официальных встреч-летучек, проходивших в то время, нас, писак, тоже угощали. И, так как, для благополучия семьи, мне нельзя было пропустить ни одного застолья, то ребёнок появился на свет практически на лету, в промежутке между двумя бутербродами.
К сожалению, через некоторое время редакция свернула скатерть-самобранку, и мне пришлось заняться репетиторством.