Из пары предложенных гражданам на выбор наук и обучению игре на фортепиано, востребованным оказалось именно последнее. Денег, вырученных за этот нестыдный извечный приработок барышень в летах, хватало на горсть макарон, буханку хлеба, кусок растительного спреда48, пару кубиков сухого бульона и на дорогу, чтобы провести следующее занятие. В случае чего, назад, на другой конец города, пришлось бы идти пешком.
Всё бы ничего,– и родители были довольны, и их не слишком старательные чада понемногу начинали играть гаммы, но тут у одного из ребят, оба ученика были мальчишками, появился попугай, который стал проявлять к приходящей учительнице чрезмерную симпатию. Стоило мне зайти в дом, как птица вылетала из клетки, и, присев на левое плечо, принималась разговаривать.
Попугай докладывал обо всём. Он рассказывал о погоде и новостях, подслушанных в кухне, о проворном, грубоватом мальчишке, который не слишком умеет заботиться о нём, и о женщине в переднике, что ругает его, попугая, за несущественные, несвойственные птице провинности. По всё время разговора, попугай нежно теребил меня за мочку и причмокивал. Особенно трогала его галантность, ибо на прощание он каждый раз легонько встряхивал край уха, как бы пожимая его, при этом шёпотом убеждая меня в том, что я – хорошая девочка.
Измученная, с синими кругами в пол-лица, я с очевидным усилием брела под дождём к остановке трамвая, но, согретая неподдельным вниманием птицы, всё же улыбалась.
Перед моим приходом попугая старались запереть в клетке или, накрыв платком, уносили к соседям, но даже оттуда доносился его возмущённый крик с требованием вернуть «на место», дабы «высказать всё». Попугай логично мыслил и формулировал складно, но лишь два дня в неделю. В перерывах между уроками он молчал.
Стоит ли говорить, что довольно скоро мне отказали от места. Причём, и от второго тоже, так как родители мальчиков дружили.
Помню, как, днями позже, плакала, обращаясь к дождю за окном. Которую неделю в доме не было ни крошки хлеба, только сырая тёртая свёкла. Она дольше обманывала голод и её можно было взять с лотков на выброс у рынка.
– Тебе и вправду нужна птичка?
– Да, очень.
– А зачем?!
– Понимаешь, хочется, чтобы она досказала мне то, о чём не успела та, не моя, и чтобы кто-то ещё раз сказал, что я – хорошая девочка.
Только, чтобы так…
Дверь была норовистой, как конь, тугие её петли поддавались стороннему понуждению отвориться весьма неохотно, но если удавалось-таки её обуздать, то она не скрипела, как многие, и не молчала, как некоторые, сытые и скользкие от жира, но ржала тоненько, словно жеребёнок. Не то, чтобы жалобно, но нежно и как бы издали.
Когда было грустно, чтобы успокоить нервы, можно было таскать дверь за припухшее ухо ручки, и слушать её переливчатый голосок. Из ниоткуда возникали худые ножки с пухлыми коленками, мягкие губы, непременно карие глаза с обрезанной щёточкой густых ресниц и это, ни с чем несравнимое нервное подрагивание кожи подле лопаток…
– И долго ещё вы будете издеваться над моей дверью? – поинтересовалась соседка по коммунальной квартире, застигнув меня стоящим на пороге своей комнаты. Я молчал.
– Что же вы? – Соседка была некрасива, но юный возраст столь ловко умалял сей недостаток, что её можно было счесть хорошенькой, особенно в сумраке коридора.
– Простите, мне было не по себе, а ваша дверь… – Только и сумел выговорить я.
– Дверь? Вы пришли в гости к двери?!
– Ну, в общем… наверное. Простите меня, я пойду к себе.
– Хорошенькое дело! Как же это вежливо! – Соседка повернулась уже, чтобы уйти, но я, заглянув через голову в её комнату, где разглядел симметрично расставленные столовые приборы и дешёвый цветной хрусталь на скатерти канареечного цвета, задержал её вопросом:
– Вы ждёте гостей?
– А вам-то что за дело? – неожиданно дерзко ответила она.
– Просто спросил. – Пожал плечами я. – Не хотите, не отвечайте. Ещё раз прошу простить мою странность. – Проговорил я, и уже хотел было уйти, но меня остановил её грустный вздох:
– Да, я жду, ждала. Но никто не пришёл. Обо мне забыли. Все.
– У вас день рождения?
– Не совсем. Нынче не принято отмечать такое, у меня именины. – ответила она и взялась за ручку двери.
– Так это почти одно и тоже, – из вежливости подбодрил я, – даже лучше!
– Даже лучше… – согласилась она, всё ещё порываясь закрыть дверь. – Ладно, простите, я вас задерживаю…
Осознав вдруг всю курьёзность ситуации, я расхохотался:
– Да, вы правы, я был сильно занят, прислушиваясь к ржанию несмазанных петель, но теперь совершенно свободен и могу поучаствовать в вашем празднике. Если вы не против, конечно.
48
растительный аналог сливочного масла, эмульсионный жировой продукт жирностью не менее 39%