Перед кем лицемеришь ты, человек? К чьему лицу примериваешь своё, подражаешь кому, на кого хочешь быть похож? Отчего ж только не на себя самого…
Сочувствие
Второй месяц лета доживал последние часы. Он был доволен, что скоро на покой, а когда будет честный повод уступить черёд следующему, он станет глядеть со стороны на то, как тот справляется с напором рассудительной осени и упрямством лета. Но… пока ещё, в полном своём праве, царил июль, и, как всегда поутру, казалось уже почти что немыслимо подойти к воде, и не обнаружить там никого, кто бы нуждался в помощи.
Иногда чудилось даже, что иные забираются в пруд и остаются подолгу мокнуть там лишь затем, чтобы ощутить на себе горячий выдох, сочувственное прикосновение или расслышать непонятные уху, но внятные сердцу интонации:
– Бедненький, да как же ты так…
Казалось, шмель тем только и занят, что изо дня в день поджидает меня в пруду, из которого, в который уж раз, не в состоянии выбраться сам. Несчастный и мокрый, он непритворно дрожал, но, обогретый дыханием, подозрительно скоро согревался.
Однажды я проснулся чуть раньше привычного часу, вышел из дому и тихим шагом гулял к берегу, где, на листе кувшинки обнаружил приметного по родимому пятну на боку шмеля, который, при моём приближении засуетился и неловко плюхнулся со всего размаху в воду. Рыбы поднялись из глубины, поглядеть на красивое, но чересчур нервное его кружение по воде, проявляя любопытство, повернулась всем телом в его сторону лягушка, и даже уж, что дремал в корнях туи и не просыпался раньше полудня, выглянул на шум, поглядеть, что к чему.
Во избежание прочих, неведомых ещё неудовольствий, я поспешил вычерпать притворщика из воды, и, в очередной раз обсушив, предложил не подвергать себя подобному испытанию боле, а запросто залетать ко мне в окошко на чай.
Купание моё в последующую неделю было спокойным и приятным. Вода студила, охватывая тело со всех сторон, а я, играя с нею, вырывался так резво, что нам обоим становилось весело и горячо. Когда же я, лёгкий и холодный до красноты, усаживался пить чай, в окошко залетал шмель и, перебирая крупинки сахара в блюдце, ломким басом рассказывал о том, как прошёл вчерашний день. Мне казалось, что мы поладили, и потому, когда неким утром я увидел в воде скорчившееся полосатое тельце, не на шутку рассердился:
– Ну, я же просил! – вскричал я и потянулся было, чтобы выудить сорванца, но отдёрнул руку. Рядом с приличных размеров пауком, что болтался, обхватив шестернёй пузырёк воздуха, едва шевелился шершень, смятый судорогой в бублик. С пауками я не дружил, но и не ссорился, а вот шершни никогда не вызывали у меня приятных чувств. Да делать нечего, надо было искать способ выручить из неприятности и их.
Первым ухватился за подставленную ветку шершень. Паук не соглашался бросать свой буйреп51, так как явно опасался осы-переростка, но тот крепко держался за листья и не желал отпускать рук даже на суше. Мои крики «Имей совесть, ты не один!» не достигали его сознания, посему пришлось тянуться к пауку так, веткой с оседлавшим её шершнем. К счастью, паук, сообразив, что враг пока неопасен, и, как только стебель приблизился, ловко зацепился за него рукой и подтянулся.
– Ну, ребята… ну, вы даёте. Что ж вам всем тут на берегу то не сидится, – Причитал я, устраивая ветку так, чтобы с неё было удобно слететь и сползти. Но, присмотревшись внимательнее, я понял, что эти двое, заключив перемирие, сообща переживают происшествие и расходиться пока не намерены. Паук жестикулировал и вращал сияющими радостью очами, а шершень хлопал себя по бокам и тряс головой, будто говорил:
– Нет, ну вы представляете, вот, бывает же такое…
Оставив странную парочку в покое, я вошёл в воду, наскоро выкупался, а, когда уходил, всё ещё слышал, как шершень, который отогрелся и уже мог говорить, что-то шепелявил, сочувствуя пауку.
Милосердие
Вместо того, чтобы бежать, уж полз прямо на меня.
– Ого! Ты чего это? Случилось что? – Змей волновался молча и успокоился, только положив голову на мою ногу. Я хотел было погладить ужа, но тут, по другую сторону забора, услыхал возню и грузную поступь. То, совершенно не таясь, молодой, лубочно красивый кот явился вершить правосудие, как он его понимал, в моём маленьком мире, где ужи не едят ящериц и лягушек, осы мирно строят свои дома, а птицы без страха растят детей.