Газеты строили всевозможные предположения, одно невероятнее другого, придумывая каждый день что-нибудь новое, совершенно противоположное вчерашнему. В одном только сходились решительно все, что кража проекта Имеретинского, также оставшаяся тайной, и взрыв аппарата стояли в несомненной связи. Но какая цель жестоких покушёний? Чего хотели злоумышленники? Об этом можно было только догадываться и то без всяких положительных оснований.
Клуб «Наука и Прогресс» не смутился первой неудачей, и аппарат заказали вновь. Во главе работ стал Имеретинский, быстро оправившийся от полученного потрясения.
— Я добьюсь своего, — сказал изобретатель, и трудился, не покладая рук.
Через неделю, когда улеглось общее волнение, вызванное покушением, и жизнь вошла в обычную колею, свидетели взрыва вспомнили одно обстоятельство, сначала всеми забытое. Что хотел сказать Гольцов словами: «Ура! Я, наконец, придумал», когда он так несчастливо влетел на завод, как раз в момент катастрофы? Хотя секретарь уже пришел в себя, но был так слаб, что почти не мог говорить. Пришлось ждать еще целый месяц, пока он окреп достаточно, чтобы объясниться. До этого времени он ни разу не заговаривал об интересовавшей всех загадке. Наконец, однажды вечером, когда у его кровати сидели Имеретинский и Аракчеев, Гольцов, к которому уже вернулась его прежняя живость, вдруг подскочил на постели и воскликнул:
— Ведь вот проклятый взрыв! он, кажется, окончательно отшиб мне мозги; я до сих пор еще не рассказал вам о своем изобретении, которое вы заранее объявили неосуществимым.
Видя недоумение на лицах гостей, он торжествовал.
— Да-с, господа скептики, легкомысленный секретарь нашего клуба, который сейчас лежит перед вами забинтованный, как новорожденный младёнец, придумал нечто, довольно интересное. Валентин Александрович, откройте, пожалуйста, нижний ящик моего письменного стола… там сверху найдете папку с чертежами.
Имеретинский исполнил желание больного и принес требуемое.
Гольцов достал из папки несколько чертежей и, показывая их собеседникам, сказал:
— Проект аппарата для измерения скорости движения «Победителя пространства».
Аракчеев и Имеретинский с большим интересом выслушали объяснение изобретателя и искренно поздравили его с замечательным открытием.
Попробуем и мы дать читателю понятие о принципах, на которых оно было основано. Представьте себе морские волны, набегающие на берег; допустим, что в минуту их бывает 20; если теперь мы сядем в лодку и поедем навстречу волнам, мы встретим их в минуту уже больше двадцати; если же, наоборот, мы поедем по тому же направлению, что и движение волн, мы пересечем их меньше двадцати. Свет — это тоже волны легчайшего эфира, разбегающиеся от какого-нибудь источника; поэтому при движении к источнику света мы встретим больше волн, чем при удалении от него. Обыкновенный солнечный свет состоит из семи цветов: красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового. Полоса света, разложенная на свои составные части, называется спектром. Различие между цветами именно и заключается в количестве волн в секунду. Когда мы помчимся навстречу световым волнам, то цвета спектра как бы сместятся к фиолетовому краю, где колебания быстрее и число волн больше. В солнечном спектре есть темные, так называемые фраунгоферовы линии. При смещении спектральных цветов передвинутся и эти линии, положение которых в спектре точно определено. По величине их смещения и можно судить о скорости движения к солнцу. При удалении от него линии передвинутся к противоположному красному концу спектра и также позволят узнать скорость в безвоздушном пространстве. Этот принцип определения скоростей называется принципом Допплера-Физо, в честь ученых, открывших его. Им-то и воспользовался Гольцов; это давало возможность измерять скорость падения аппарата к солнцу или удаления от него, то есть по направлению светового луча.
Для движений, перпендикулярных к нему, например, таких, каковы движения планет, принцип Допплера-Физо не годился, и потому Гольцов прибегнул к так называемой звездной аберрации, или изменению видимого положения звезды, под влиянием именно перпендикулярного к лучу света движения.
Весь прибор состоял из комбинации спектроскопа и точного угломерного инструмента, снабженных соответствующими шкалами. Достаточно одного взгляда в него, чтобы узнать скорость и направление аппарата во время пути его на Венеру. Благодаря этому изобретению, путешественники будут всегда точно знать, где они находятся и каково их движение. Прибор Гольцова был как бы компасом и лагом небесного корабля. Секретарь имел полное право торжествовать; он, действительно, сделал то, что его коллеги считали неосуществимым.