Наташа, наоборот, совсем развеселилась во время обеда и видела все в розовом свете. Венера казалась ей настоящим раем, а переезд в 40 миллионов клм. — увеселительной прогулкой. Она уже мечтала о будущем свидании с отцом и братом и наобещала им целую гору чудес с Венеры. Сергей радовался за сестру, но вместе с тем жалел отца и заранее чувствовал, что будет скучать без Наташи.
Имеретинский волновался в ожидании минуты, когда Солнце понесет его аппарат, и боялся, что последний почему-либо не оправдает надежд; такой неудачи, казалось ему, он не вынесет.
Добровольский был серьезен, как всегда, и уже в течение получаса тщетно объяснял своему соседу, председателю Русского Энтомологического Общества, не понимавшему решительно ничего во всем, что не касалось насекомых, почему экспедиция отправляется вечером, а не утром или в полдень.
— Дело, видите ли, в том, — старался растолковать астроном, — что днем Солнце находится у нас почти над головой, и его лучи не только не могут унести аппарат с Земли, но еще, наоборот, помешают воздушным шарам поднять его. Относительно Солнца, конечно, было бы все равно, лететь нам утром или вечером, но благодаря тому, что Земля не только вращается вокруг оси, но и вокруг Солнца — эти два движения комбинируются таким образом, что вечером мы находимся, так сказать, за Землей, в ее движении по орбите и, поднявшись на аппарате, станем от нее отставать; утром же, наоборот, мы бываем перед Землей и нам пришлось бы ее обгонять, что, очевидно, не удобнее.
Энтомолог выслушивал Добровольского, задумчиво повторял: «Мы находимся за Землей в ее движении по орбите…» и видимо ничего не понимал. Тогда астроном опять принимался объяснять сначала, но столь же безуспешно.
Было уже пять часов, и обед подходил к концу; в бокалах играло и пенилось шампанское; настало время для тостов и речей. Наиболее дружный взрыв аплодисментов и приветственных возгласов вызвала следующая небольшая речь Гольцова:
— Нынешний день, — сказал князь, — является важнейшим историческим перевалом за все многовековое существование человечества. Будущие ученые несомненно разделят историю на два периода: от начала культуры — до изобретения Валентина Александровича и от этого знаменательного события до конца жизни человечества. Действительно, до сих пор образовывались государства и развивались культуры, часто в корне изменявшие жизнь на всем земном шаре; делались открытия, также влиявшие на пять частей света; но, господа, все это происходило в тесных пределах нашей планеты; чего бы нового, гениального ни добилась наука, какие бы грандиозные социальные перевороты ни потрясали человечество — иные, далекие миры оставались вне исторического процесса и казались навсегда недоступными для завоевания их нашей культурой. Коперник сорвал Землю из центра Вселенной и сказал людям: «Ваша Земля песчинка в безбрежной Вселенной, а вы атомы, копошащиеся на ее поверхности.» Но сила разума не ограничена, и мы теперь имеем право сказать: «Наша планета только песчинка, в таком случае мы помчимся за ее пределы и все-таки станем владыками мира!» Отныне каждый шаг человеческой культуры будет влиять на судьбы не только Земли, но и остальной Вселенной. Свет знания, подобно материальному свету, проникнет во все уголки безбрежного звездного океана и откроет нам величественные тайны мироздания.
За этой речью следовали все новые и новые, и, казалось, конца им не будет. Но время шло, и настала пора подумать об отъезде.
Толпа на Марсовом поле давно теряла терпение, ожидая, когда же, наконец, появятся путешественники на площадке воздушных шаров. Составился импровизированный митинг, на котором решили выбрать депутацию и отправить ее к Имеретинскому, чтобы просить его поскорее выйти на платформу, так как сотни тысяч, собравшиеся на проводы, желают с ним проститься. Без четверти шесть путешественники распрощались с родными и знакомыми и поднялись по веревочным лестницам на чуть-чуть колыхавшуюся платформу, где стоял аппарат. Появление их вызвало дружное, долго не смолкавшее ура. Затем один из членов депутации от имени всех присутствующих простился с отъезжающими и пожелал им всего, что полагается в подобных случаях. Имеретинский был искренно растроган общим сочувствием, и горячо благодарил сограждан. Его сильный, молодой голос разносился по всему полю, и прощальные слова звучали гордо и весело. Корреспонденты старательно записывали, фотографы делали снимок за снимком, не жалея пластинок и кинематографических фильм.