Людмила Эдуардовна достала платочек, промокнула слёзы на щеках и сухо закончила:
— В общем, Илья хлопнул дверью и ушёл к себе. Неделю со мной не разговаривал, старался вообще не попадаться на глаза. Я видела, что еда в холодильнике пропадает — и всё. А потом он ушёл — и пропал.
На её глаза снова навернулись слёзы, и Саша торопливо сказал:
— Всё, хватит. Я сам расскажу, что дальше было!
Людмила Эдуардовна помотала головой:
— Ничего. Я смогу. Чайник, наверное, уже вскипел? Может быть, пойдём на кухню?
Саша, пользуясь паузой, по-хозяйски заварил чай, достал кружки с верхней полки буфета, чайные ложечки из ящика, разлил чай по кружкам. Оля пристально следила за его уверенными движениями. Это на самом деле Саша — он помнил, что где находится и без сомнений поставил перед Олей её любимую кружку.
Она поймала себя на том, что всё ещё не верит полностью в его возвращение и ищет подтверждение своим сомнениям или их опровержение. Как всё это странно!
Людмила Эдуардовна взяла кружку глотнула и снова поставила.
— Илья и раньше мог уйти из дома на день-два, в этом не было ничего необычного, но затем я не на шутку встревожилась. Илья раньше нередко пропадал на день-другой, с деньгами загулять несложно, но денег у него не было. Он знал, что всегда может попросить у меня. Не думаю, что он делал какой-то запас. Ну и, я рассудила, что в таком случае ни одна его подружка или приятель надолго ему кров не предоставят. Когда он не вернулся на третий день, я встревожилась. Сначала обзвонила друзей, но его никто не видел. Мне надо было ложиться на операцию, но как я могла? Пошла в полицию, стала обзванивать больницы. Мне сказали, что парень, похожий по описанию, лежит в реанимации. Без сознания. Его нашли в тот же день, когда он исчез. Какой-то водила зашёл в лес, натолкнулся на тело и вызвал скорую. Я, конечно, поехала в больницу — и опознала Илью.
— Повезло, — пробормотала Оля. — И вам даже в голову не пришло, что это не он?
— Как же я могла предположить? Увидела, конечно, что он изменился, но сочла это последствием травмы. Причёска… Ну, ему же выбрили часть головы, чтобы обработать рану… я подумала, что и остальное слегка обкорнали, чтобы не мешали лохмы. Специально уточнять не стала: когда сын при смерти, до волос ли? Как раз подошло время моей операции. Её делали в этой же больнице, только на другом отделении. Илья — я ведь считала, что это он — лежал на втором этаже, а я — на четвёртом. Уже на второй день после операции я смогла его навестить. Решила, что всё время, сколько можно, буду проводить с ним и разговаривать — ведь даже в бессознательном состоянии мозг работает. Но он пришёл в себя, вот только ничего не помнил: даже имени своего не помнил и не представлял, кто он и что с ним случилось! Я испугалась…
— А уж я-то как испугался! — подхватил Саша. — Врач только покивал, поцокал языком и сказал, что при травмах головы такое бывает и по идее должно достаточно быстро пройти, тем более, когда попаду в домашнюю обстановку, где всё знакомое и родное. Какая-то совершенно незнакомая тётка называет меня сыном, что-то рассказывает — а я не помню вообще ничего из этого. Жуть!
От этого воспоминания его передёрнуло.
— Погоди, — перебила его Оля. — Из этого — не помнишь, а что-то другое?
— Да. Другое было, но…
Он замялся и отвёл глаза в сторону, словно никак не мог решиться рассказать, потом тяжело вздохнул и признался:
— Мне сны снились — много. И в них я всякое помнил, чего не было. Ну, что читал: индейцев, пиратов, космические полёты… детдом видел, и тебя тоже, но как тут понять, что на самом деле было, а что пригрезилось! Тем более мама мне рассказывала о моей жизни… ну, о жизни Ильи. Какой тут детдом?
Вот я и решил, что всё, что вспоминается — это из подсознания. Оно же не отличает, что было на самом деле, а что прочитано или в кино увидел.
Людмила Эдуардовна вздохнула и призналась:
— Мне в больнице сказали, что память скорее всего вернётся, но предупредили не давить на сына. А я… не скажу, что давила, но старалась что-то вспоминать и рассказывать ему. И теперь чувствую себя виноватой. Думаю, если бы я не пыталась разбудить в нём воспоминания Ильи, собственная память могла бы вернуться куда быстрее. Но мне и в голову не могло прийти… Я рассказывала о тех моментах, которые, как мне казалось, Илья должен был помнить лучше всего, фотографии показывала. Он часами разглядывал альбомы, вглядывался в лица, морщился — и, конечно, ничего узнать не мог.