После выяснилось, что Гурко счел меня виновником первоначального отказа. Поэтому он и повел себя в отношении меня чрезвычайно нахально, и дело чуть было не дошло до настоящего скандала. Предъявил требование, чтобы здание было достроено к назначенному им сроку.
— Закончить в такой короткий срок нельзя, и во всяком случае я обо всем этом должен запросить центральное управление.
Гурко вспыхнул, покраснел:
— В таком случае я пошлю телеграммы министру финансов и управляющему Государственным банком с жалобой, что вы тормозите передачу здания раненым!
— Телеграммы вы вольны отправлять, какие хотите…
— Надеюсь! — бросает Гурко.
— Но правда от этого не изменится! Никто в этих стенах не имеет права считать себя более русским, чем каждый другой. И здесь нет детей, которых было бы можно запугивать. Дела никто не тормозит, а строительные работы произвести мгновенно нельзя.
Мой тоже резкий и громкий тон подействовал охлаждающе на Гурко. В дальнейшем я замолчал, предоставив о технической стороне договариваться нашему архитектору.
После заседания Гурко подходит примирительно, с любезной улыбкой:
— Я рад, что мы в конце концов говорили одним языком!
Пожимаю плечами:
— А я удивляюсь, что вы, ваше превосходительство, такой опытный бюрократ, упускаете из виду, что мы, на местах, не распоряжаемся самостоятельно. Ведь все подобные вопросы разрешаются в центре, в Петрограде.
— Я думал, что именно вы тормозите передачу и что мне было отказано по вашему представлению. Меня это удивило и возмутило, потому что сначала вы как будто сочувствовали передаче.
Зная, однако, с кем я имею дело, тотчас же отправляю шифрованную телеграмму управляющему Государственным банком И. П. Шипову с изложением о происшедшем инциденте.
— Это такой нахал, — говорил позже Шипов, — что другого такого во всей России не найти!
Приблизительно через месяц в спешно приспособленном здании банка был устроен обширный лазарет.
В течение первых лет войны наезжали в Тверь смотреть госпитали императрица Александра Федоровна, со всеми дочерьми, а также из Москвы ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна. Обстоятельства этих приездов уже имели симптоматический характер, отражавший нараставшее неудовольствие династией. Их приезды, вопреки провинциальному обычаю, проходили малозаметными, отношение общества было довольно кислое. Странно было бы, если б они этого не замечали. За исключением должностных лиц, их никто и не встречал.
Молва в уродливом преувеличении повторяла петроградские разговоры об императрице и Распутине. Но, кроме того, обеих сестер — особенно же Елизавету Федоровну — упрекали в том, будто они, посещая лазареты, проявляют больше внимания и баловства к германским раненым, чем к русским.
Весною 1916 года приехал в Тверь и Николай II[16]. Здесь еще раз выявился тот злой рок, который повсюду сопутствовал этому несчастному государю.
Рано поутру начали переправлять войска из‐за Волги — а она весной разлилась, — для установки солдат вдоль пути следования государя. Но одну из лодок так перегрузили, что она легко опрокинулась. Около двух десятков солдат утонуло.
Этот недосмотр военного начальства вызвал во всех слоях крайне тягостное впечатление. И раздражение невольно переносилось на государя как на кажущуюся причину несчастья. Кажется, от него скрыли о катастрофе, разное по этому поводу говорили.
Все же массы городского населения встретили государя еще тепло. Раздражение пока не так еще назрело, да оно, собственно, переносилось полностью на императрицу, а, кроме того, зрелище всегда остается зрелищем.
Дочь моя Людмила, бывшая сестрой милосердия в общине Красного Креста, рассказывала о посещении Николаем их лазарета:
Один раненый солдат пожаловался государю на сильные головные боли.
— У меня тоже постоянно болит голова!
Этот ответ, сказанный, вероятно, для утешения, много потом комментировался, особенно в связи с воспоминанием о японском покушении на Николая II[17].
Позже раненые солдаты делились с сестрами своими впечатлениями от царского посещения. Они все были поражены осведомленностью государя относительно их полков и обстоятельств боя, в котором они были ранены.
Но после его посещения подъем в лазарете был большой. Это с несомненностью показывало, что тогда монархизм в солдатской среде не был деланным, искусственным. Некоторые раненые, раньше просившие задержать их выписку, после царского посещения сами стали просить о скорейшей отправке их на фронт.
16
Неточность: великая княгиня Елизавета Федоровна приезжала в Тверь 9 марта 1915 г., Николай II и Александра Федоровна, посетившие два городских госпиталя, где император награждал раненых, — 21 апреля. Осенью того же года, 13 октября, императрица с четырьмя дочерьми снова побывала в Твери, откуда направилась в Ржев.
17
29 апреля 1891 г. будущий император, совершавший путешествие по Японии, подвергся в г. Оцу нападению местного полицейского, националиста Цуды Сандзо, успевшего нанести саблей два скользящих удара по голове цесаревича, из‐за чего врачам пришлось накладывать ему швы. РЕВОЛЮЦИОННАЯ ГРОЗА