Глухой провинциальной веткой железного пути добрался я из Коврова до Мурома. Все искал знаменитых муромских лесов, их и в помине уже не было. Соловьи-разбойники видно давно вывелись.
Встретивший меня по телеграмме на вокзале В. В. Гофман уговорил остановиться первую ночь у него. Оказалось, что и он, и его жена Лидия Дмитриевна — уроженцы Новороссийска. У нас оказалось множество общего, и это нас сблизило. Гофман мне откровенно объяснил, на что так загадочно намекал Демуцкий.
Мое прямое начальство, управляющий отделением Александр Александрович Восленский — или, как его прозвали, Осленский — ленивый, хитрый и злой человек, из поповичей. Находится всецело в руках своей жены, могилевской купчихи, также злой, властолюбивой, мстительной и падкой на лесть молодой женщины. Она лепит из мужа, точно из воска, любую фигуру.
Слабостью Восленской ловко воспользовался бухгалтер Лек. Лестью, подлипальничеством и угодничеством он приобрел ее фавор, а с ним и фактическую власть в банке. В нем делается все по указке Лека, управляющий ему подчиняется под давлением жены.
Лек — личность темная, подозрительная. Говорят, что принимает подарки от клиентов и выхлопатывает им кредиты у Восленского. Выдает себя, по фамилии, за англичанина. На самом деле — типичный еврейчик, уши и черты лица выдают.
Контролера Демуцкого Лек третировал. Не только не признавал в нем начальство, но позволял себе его при всех служащих вслух и в лицо бранить: «негодяй!», «дурак!» Демуцкий, ожидая назначения управляющим, смертельно боялся, чтобы не вышло какой-либо истории, могущей повредить его назначению, а потому все это сносил без протестов. Лек теперь уже привык пренебрегать контролером, и восстановить нормальный порядок, по мнению Гофмана, невозможно.
Когда уходил Демуцкий, Восленский хлопотал о назначении на его место Лека. Между тем назначили меня. Отсюда наперед ко мне возникло у Восленских и Лека враждебное отношение, и меня будут стараться выжить…
— Ну, а как с моей квартирой?
— Ваша квартира занята.
— Кем?
— Леком и его семьей!
Оказалось, что за денежную компенсацию Демуцкий уступил свою квартиру бухгалтеру.
— Но ведь о моем приезде было известно?
— Было!
— Что же, Лек не освободил квартиры?
Гофман смеется.
— Не освободил и не собирается освобождать.
— Где же я помещусь?
— Вам Восленский велел приготовить две комнаты, предназначенные для приезжих, полуподвальные.
На другое утро прихожу в банк официально. Восленский — высокий мужчина, с длинным заостренным носом, точно у мертвеца, встретил меня со сдержанной неприветливостью. Видно было, что он наперед настроился враждебно.
Стал я знакомиться с персоналом.
Лек произвел скверное впечатление. Хитрое, лисье лицо, глаза бегают по сторонам. Приторен, но одновременно часто принимает нахальный тон.
Кассир И. П. Сеславин — беспорядочный, любящий выпить человек. Не особенно зловредный, но и мало дельный.
Мой ближайший помощник В. Д. Тагунов — хитрый и окающий муромский мещанин. Старается со всеми ладить и при этом извлекать выгоды из своего служебного положения.
Остальные чиновники, почти все местные уроженцы, — в большинстве народ малосимпатичный, доверия не внушавший. Некоторые прямо отвратительны, например, бухгалтерский чиновник Смыслов. Некультурные; лучше остальных только Гофман и два инспектора мелкого кредита.
Грустная обстановка! Куда же меня забросила судьба и за что? Какая-то смрадная лужа.
К тому же и положение контролера в Государственном банке было глубоко ненормальное. С одной стороны, как ближайший заместитель управляющего, он должен был все контролировать и обязан был протестовать, если что-либо было не так. С другой — он всецело зависел от отзывов о нем управляющего, который имел право негласно свести с ним любые счеты, если контролер имел смелость выявлять свое лицо и самостоятельное мнение.
Поместившись в полуподвальной квартире, я тотчас же заявил и Восленскому, и Леку мою просьбу об освобождении квартиры контролера. Оба ответили неопределенным мычанием. Между тем от жизни в сыром помещении у меня стала резко проявляться кавказская малярия. Я стал настаивать на уходе Лека из моей квартиры и назначил ему ультимативно недельный срок.
Неделя прошла без последствий. Спрашиваю Лека:
— Что же вы не уходите? Ведь неделя прошла.
— Но ведь это вы назначили неделю, а не я! А я вам вовсе не обещал, что за это время уйду.