Выселив нижних жильцов, вы вскоре можете видеть, как устремляются к выходу верхние. Почти всегда впереди идут огромные многоножки, очаровательные существа, напоминающие коричневые сосиски с бахромой ног вдоль нижней части тела, вполне безобидные и несколько глуповатые; я даже испытываю к ним некоторую слабость. Хотите посмотреть на забавный номер — посадите такую многоножку на стол. Лихорадочно перебирая всеми своими ногами, она направится к краю стола и, не замечая, что стол кончился, будет упорно шагать в пустоте, пока тело не начнет перевешивать. Наполовину вися в воздухе, остановится, поразмыслит и в конце концов придет к выводу, что что-то не так. После чего включит задний ход, начиная с последней пары ног, вернется целиком на стол и двинется в обратную сторону — лишь для того, чтобы на другом краю все повторилось.
Тотчас после появления гигантских многоножек дружно покидают свои убежища все остальные обитатели дупла. Одни устремляются вверх, к кроне, другие — вниз. Тут и белочки в зеленоватой шубке, с черными ушками и чудесным оранжево-красным хвостом, и большущие серые сони, которые мчатся галопом, распушив свой хвост наподобие клуба дыма; можно увидеть чету лемуров с огромными простодушными глазами и удлиненными, дрожащими, как у дряхлого старика, тонкими руками. И конечно же, вы увидите летучих мышей — здоровенных, дородных, бурых летучих мышей с причудливым, напоминающим цветок узором на кожистом носу и с большими прозрачными ушами. Есть и ярко-рыжие летучие мыши с поросячьей мордочкой и свисающими на голову черными ушами. Но главные участники карнавального шествия дикой фауны — жгутоногие пауки. С жуткой, даже пугающей скоростью они бесшумно носятся вверх-вниз по стволу, втискивают свое отвратительное на вид тело в тончайшие щели, уходя от вашего сачка, тут же выныривают в трех метрах ниже и бегут прямо на вас, словно намереваясь укрыться в складках вашей рубахи. Вы поспешно отступаете, и тварь опять исчезает, только трепещущие кончики ного-щупалец, которые торчат из расщелины, не способной вместить и визитную карточку, выдают ее местонахождение. Ни один из многочисленных обитателей западноафриканских лесов не подвергал мою нервную систему таким испытаниям, как фрин. День, когда особенно крупный и длинноногий экземпляр, воспользовавшись тем, что я прислонился к дереву, решил пробежаться по моей голой руке, навсегда врезался мне в память. Случай этот обошелся мне по меньшей мере в год жизни.
Но вернемся к Вильгельмине. Это было благовоспитанное маленькое дитя из числа десятка жгутоногих паучат, с которыми я близко познакомился после того, как — можно сказать, совершенно случайно — поймал их мамашу.
Уже несколько дней я обкуривал в лесу дерево за деревом, охотясь на редкого и робкого зверька, известного под названием идиуруса или планирующей мыши. У этих крохотных млекопитающих, похожих на мышь с волосатым длинным хвостом, от лодыжки до запястья тянется своеобразная кожистая перепонка, позволяющая животным перелетать с дерева на дерево с легкостью ласточки. Идиурусы живут колониями в дуплах, так что проблема заключается в том, чтобы найти дерево с такой колонией. И когда мне после долгих бесплодных усилий удалось-таки не только обнаружить желанную семейку, но и поймать несколько особей, я был просто счастлив. Настолько, что даже начал смотреть с благосклонным интересом на метавшихся по стволу многочисленных фринов. Внезапно мой взгляд остановился на каком-то совершенно необычном по виду и поведению экземпляре. Я присмотрелся. Во-первых, шоколадное тело этого фрина было одето в некое подобие зеленоватой шубки. Во-вторых, он спускался вниз по дереву медленно и осторожно, без обычных для фрина рывков и финтов.
Может быть, зеленая шубка и медлительность — признаки весьма преклонного возраста? Я шагнул ближе и с удивлением обнаружил, что шубка состоит из детенышей, каждый из которых не превышал размерами ноготь моего большого пальца. Судя по всему, они лишь недавно появились на свет. Их ядовито-зеленая окраска (излюбленный цвет кондитеров, украшающих торты) резко контрастировала с темным телом мамаши, чьи осторожные, неторопливые движения явно диктовались боязнью уронить кого-нибудь из отпрысков. С легким раскаянием я отметил про себя, что до сих пор не уделял особого внимания личной жизни жгутоногих пауков; мне никогда не приходило в голову, что самка фрина такая заботливая мамаша, даже носит на спине свое потомство. Коря себя за невнимательность, я решил немедленно воспользоваться случаем и заняться изучением этих созданий. С предельной осторожностью, чтобы не пропал ни один отпрыск, поймал самку и отнес в свой лагерь.
Здесь я поместил мамашу со всем потомством в большую коробку, куда положил вдоволь листьев и кусочков коры, чтобы узнице было где прятаться. Каждое утро я заглядывал под кору — сами понимаете, очень осторожно заглядывал, — проверяя, все ли в порядке. Поднимешь кусочек коры, играющей роль укрытия, — самка срывается с места и влезает на стенку коробки. Естественно, это меня огорчало, я каждый раз вздрагивал и спешил закрыть крышку, боясь, как бы нечаянно не прищемить ей ногу или усик. К счастью, дня через три паучиха освоилась и спокойно позволяла мне сменять листья и кору.
Два месяца держал я в коробке паучиху с ее детенышами. Со временем паучата перестали кататься верхом на родительнице. Они расселились в разных уголках коробки и, подрастая, постепенно сменяли зеленую окраску на коричневую. Вырастут из старой шкурки — разрывают вдоль спины и сбрасывают, как и положено паукам. После каждой линьки детеныш становился покрупнее и покоричневее. Если мамаша спокойно уписывала все подряд, от небольших кузнечиков до крупных жуков, то детеныши были более разборчивыми, им подавай мелких паучков, слизняков и тому подобную легко усвояемую пищу. Они явно чувствовали себя отменно, и я даже начал гордиться своими питомцами. Но однажды, вернувшись в лагерь после охоты в лесу, я обнаружил, что случилась трагедия.
Ручная мартышка из рода гусаров, которую я держал на привязи около палатки, перегрызла веревку и решила обследовать лагерь. До того, как ее побег был обнаружен, она успела уплести гроздь бананов, три плода манго и четыре крутых яйца, разбила две бутылки с дезинфицирующей жидкостью и в довершение всего сбросила на пол мою коробку с жгутоногими пауками. Коробка развалилась, семейство фринов рассыпалось по полу, и мартышка, это вконец испорченное существо, принялась его уписывать. К тому времени, когда я возвратился в лагерь, она уже опять сидела на привязи и судорожно икала.
Я поднял с пола свой питомник фринов и уныло заглянул внутрь, проклиная себя за то, что держал коробку в легко доступном месте, и понося мартышку за ее ненасытную утробу. И вдруг с удивлением и восторгом обнаружил восседающего на кусочке коры паучонка, единственного уцелевшего после побоища члена фриновой семьи. Бережно перенес его в не столь просторное, зато более надежное убежище, засыпал дарами в виде слизней и подобных лакомств и — сам не знаю почему — окрестил Вильгельминой.
Осуществляя опеку над мамашей Вильгельмины и самой Вильгельминой, я кое-что узнал о повадках жгутоногих пауков. Так, я обнаружил, что голодные фрины не прочь поохотиться и днем, однако всего активнее они ночью. Весь день Вильгельмина производила довольно апатичное впечатление, но вечером словно пробуждалась к жизни и, если можно так выразиться, расцветала. Носилась взад-вперед по своей коробке, держа наготове клешни и прощупывая путь резкими движениями длиннейших педипальпов. Полагают, что эти чудовищно удлиненные ноги играют только роль щупалец, однако у меня сложилось впечатление, что их функции этим вовсе не ограничиваются. На моих глазах они как бы нацеливались на насекомое, замирали в воздухе, чуть подрагивая, и Вильгельмина вся подбиралась, словно учуяла или услышала добычу этими длинными конечностями. Иногда она начинала подкрадываться к жертве в такой позе, иногда же просто выжидала, пока несчастное насекомое само не придет в ее объятия, после чего мощные клешни проворно отправляли его в рот охотницы.