Атласный шалашник — один из немногих представителей пернатых, применяющих орудия: пользуясь пучком волокон как кисточкой, он иногда раскрашивает прутики своей беседки, причем красителем служат сок ярких ягод и влажные угольки. Увы, к тому времени, когда я вспомнил об этом и приготовился снабдить своего поднадзорного синей краской и куском старой веревки — шалашники особенно любят синий цвет, — он уже потерял интерес к постройке, его не вдохновил даже полный набор картинок, изображающих солдат в мундирах разных эпох.
Другой представитель шалашниковых сооружает еще более внушительное жилище, высотой до полутора метров и больше, нагромождая возле двух деревьев прутики и делая из вьюнков кровлю. Внутреннее помещение аккуратно выстилается мхом, а снаружи сей тороватый джентльмен с изысканным вкусом украшает свою беседку орхидеями. Перед входом он устраивает маленькую клумбу из зеленого мха, на которой раскладывает всевозможные яркие цветы и ягоды, какие только можно найти в округе, причем ежедневно обновляет экспозицию, унося за беседку все увядшие украшения.
У млекопитающих ухаживание, естественно, не носит такого театрализованного характера, как у птиц. Вообще млекопитающим явно присущ более приземленный, я бы даже сказал — современный подход к вопросам любви.
Когда я работал в зоопарке «Уипснейд», мне довелось наблюдать брачный ритуал двух тигров. Самка была робким, подобострастным существом; стоило супругу чуть рявкнуть, как она сжималась в комок. Так продолжалось, пока у нее не началась течка, после чего она вдруг превратилась в опасного и коварного зверя. Тигрица вполне сознавала свою привлекательность, но не спешила принять ласки супруга, который все утро униженно следовал за ней, прижимаясь брюхом к земле, причем нос его украшали глубокие кровавые царапины, оставленные ее когтями. Всякий раз, как он, забывшись, оказывался чересчур близко, она отмахивалась лапой, и удар приходился прямо по носу ухажера. Если же он, обидевшись, забивался под куст, самка с громким мурлыканьем подходила и терлась об него. В конце концов он вставал и снова принимался ходить за ней, подбираясь все ближе и ближе, пока не получал очередную затрещину.
Но вот тигрица завела его в лощину с высокой травой, легла на землю и с полузакрытыми глазами замурлыкала себе под нос. Кончик ее хвоста черно-белым шмелем метался в траве, и одурманенный бедняга-супруг ловил его, будто котенок, легонько ударяя широченными лапищами. Наконец самке надоело играть роль соблазнительницы, она прильнула к земле и издала мурлыкающий стон. Глухо рыкая, тигр приблизился. Тигрица опять простонала и подняла голову; самец в это время ласково покусывал ее загривок своими мощными клыками. Снова из глотки тигрицы вырвалось удовлетворенное мурлыканье, и два огромных полосатых тела слились воедино в зеленой траве.
Не все млекопитающие могут похвастать такой яркой и нарядной окраской, как тигры, а потому многие из них полагаются на мускульную силу и прибегают в борьбе за самку к тактике троглодита. Взять хотя бы бегемотов. Глядя на лежавшего в воде громадного тучного зверя, который кротко и простодушно таращит на вас выпуклые глаза, время от времени издавая ленивый удовлетворенный вздох, разве можно поверить, что он способен на вспышку дикой ярости из-за самки? Впрочем, если вы видели, как бегемот зевает, демонстрируя торчащие с обеих сторон четыре огромных и острых кривых клыка (а между ними, словно шипы из слоновой кости, притаились еще два поменьше), вам не надо объяснять, чем они грозят сопернику.
Во время одной из моих экспедиций в Западную Африку мы разбили лагерь на берегу реки, в которой обитало небольшое стадо бегемотов. Они явно жили мирно и благополучно, и каждый раз, когда мы отправлялись куда-нибудь на лодке, сопровождали ее часть пути. Вертя ушами и время от времени громко фыркая в воде, бегемоты подплывали совсем близко и с любопытством рассматривали нас. Насколько я мог судить, стадо состояло из четырех самок и двух самцов — один пожилой тяжеловес, другой помоложе. Кроме того, при одной из самок находился детеныш; достаточно крупный и толстый, он тем не менее был не прочь покататься на спине своей мамаши. Как я уже заметил, казалось, что все они живут в полном согласии. Но однажды вечером, едва начало темнеть, мы услышали рев и крики, напоминающие хоровое выступление помешанных ослов. Дикие вопли перемежались паузами, которые нарушались фырканьем или плеском воды. По мере того как сгущалась темнота, крики становились все громче, а паузы реже, и, поняв, что мне вряд ли придется заснуть, я решил проверить, в чем дело. Сел в лодку и спустился к излучине метрах в двухстах от лагеря, где бурный поток вырыл глубокую заводь и набросал на берег широкий полукруг ослепительно белого песка. Я знал, что там находится любимое прибежище гиппопотамов; и как раз оттуда доносился страшный шум. Сегодня там явно творилось что-то неладное: обычно в эти вечерние часы команда толстяков выходила из воды и топала вдоль берега, чтобы совершить набег на огород какого-нибудь незадачливого крестьянина, теперь же, хотя время кормежки давно наступило, они все еще оставались в заводи. Причалив к песчаному берегу, я приискал себе удобную точку, чтобы лучше видеть происходящее. Можно было не опасаться, что меня услышат — дикий рев, и мычание, и плеск воды совершенно заглушали хруст песка под моими ногами.