— Предлагаю тост, — торжественно обратился он ко мне. — Выпьем за здоровье жирной старой врушки.
Я не знал, как поступить. Выпей я за этот тост, создалось бы впечатление, будто я разделяю его мнение насчет графини, а это было бы вряд ли вежливо; с другой стороны, если бы я отказался, слуга, похоже, был вполне способен отколотить меня. Я заколебался, как вдруг графиня, к моему изумлению, радостно захихикала, и на ее жирненьких щечках обозначились очаровательные ямочки.
— Не смей дразнить нашего гостя, Мустафа. Но не могу не признать, что тост хорош, — сказала она, единым духом осушая бокал.
Деметриос-Мустафа ухмыльнулся мне, блестя зубами в отблесках пламени.
— Пейте, кирие, — сказал он. — Не обращайте на нас внимания. Она живет для того, чтобы есть, пить и склочничать, и моя обязанность — доставлять ей все это.
— Глупости, — сказала графиня, хватая меня за руку и подводя к кушетке, так что я почувствовал себя словно пристегнутым к маленькому жирному розовому облачку. — Глупости, я живу ради множества вещей, ради множества вещей. Ну, а ты не стой столбом, пьяница, выпивоха за мой счет. Поди позаботься о закуске.
Деметриос-Мустафа осушил свой бокал и вышел из комнаты. Графиня уселась на кушетку, сжимая мою руку в своих руках и лучезарно улыбаясь мне.
— Здесь так уютно, — радостно сказала она. — Только вы да я. Скажите, вы всегда ходите в такой заляпанной грязью одежде?
Я поспешно и сбивчиво объяснил, в чем дело.
— Так вы приехали на осле, — сказала она таким тоном, как будто осел Бог весть какое необыкновенное средство передвижения. — Очень разумно с вашей стороны. Я сама не доверяю автомобилям, они такие шумные и непослушные. Ненадежные. Помнится, когда мой муж был еще жив, у нас был автомобиль, такой большой, желтый. Но, Господи, это был сущий зверь. Он слушался мужа, но не желал слушаться меня. Однажды он мне назло наехал задним ходом на большой ларек с фруктами и овощами — несмотря на все мои старания остановить его, — а потом съехал с причала в море. Когда я вышла из больницы, я сказала мужу: «Генри», — сказала я, — так его звали — милое, буржуазное имя, не правда ли? Так на чем я остановилась? Ах, да. «Генри, — сказала я, — это злая машина. Она одержима злым духом. Ты должен продать ее». Так он и сделал.
Бренди и шампанское на пустой желудок вкупе с теплом донельзя разморили меня. Я испытывал приятное головокружение, кивал и улыбался, а графиня продолжала болтать.
— Мой муж был очень культурный человек, право, очень культурный. Он, знаете ли, собирал книги. Книги, картины, почтовые марки, металлические крышки от пивных бутылок, его влекло все, что имеет отношение к культуре. Перед самой смертью он начал собирать бюсты Наполеона. Вы бы поразились, сколько сделано бюстов этого ужасного маленького корсиканца. У моего мужа их было пятьсот восемьдесят два. «Генри, — сказала я ему, — Генри, пора остановиться. Либо ты кончишь собирать бюсты Наполеона, либо я оставлю тебя и уеду на Святую Елену». Я сказала это в шутку, только в шутку, и вы знаете, что он мне ответил? Он ответил, что собирается отправиться на отдых на Святую Елену — со всеми своими бюстами. Боже мой, какая приверженность! Это было невыносимо! Я согласна, чуточку культуры — это уместно, но нельзя же быть одержимым ею.
В комнату вошел Деметриос-Мустафа, наполнил наши бокалы и сказал:
— Завтрак будет через пять минут.
— Он был, если можно так выразиться, коллекционером по велению сердца, мой дорогой. Подумать только, как я дрожала всякий раз, когда видела этот фанатический блеск в его глазах! Однажды на окружной ярмарке он увидел комбайн, во-о-о какой огромный. Глаза у него загорелись, но уж тут я решительно воспротивилась. «Генри, — сказала я ему, — Генри, мы не станем загромождать все поместье комбайнами. Если тебе так уж необходимо, почему бы не коллекционировать что-нибудь разумное? Драгоценные камни, меха или еще что-либо в этом роде?» Господи, возможно, это была резкость с моей стороны, но что я могла поделать? Если бы я хоть на минуту расслабилась, он бы набил весь дом сельскохозяйственными орудиями.
В комнату снова вошел Деметриос-Мустафа.
— Завтрак готов, — сказал он.
Не переставая болтать, графиня вывела меня за руку из комнаты, и мы прошли выложенным изразцами коридором вниз по скрипящей лестнице в огромную кухню в подвальном помещении. На нашей вилле кухня тоже была достаточно велика, но по сравнению с этой она выглядела просто карликом. Эта кухня была вымощена каменными плитами, и в одном ее конце под булькающими котелками пылал и мерцал целый ряд костров из древесного угля. Стены были увешаны множеством медных котелков, чайников, блюд, кофейников, огромных сервировочных подносов и супниц. Все они светились розово-красным в отблесках пламени, ярко блестя и мерцая, словно жуки-скакуны. Посреди кухни стоял обеденный стол превосходно отполированного орехового дерева футов двенадцати длиной. Он был безукоризненно накрыт на две персоны — белоснежные салфетки, сверкающие столовые приборы. Два гигантских серебряных канделябра в центре стола возносили вверх белый лес зажженных свечей. Кухня, она же парадная столовая, производила поистине необыкновенный эффект. Здесь было очень жарко и столько вкусных запахов, что они почти забивали благоухания, исходящие от графини.