Мои родные сидели на веранде под виноградными лозами, занятые каждый своим делом. Мама вязала, время от времени считая петли вслух и чертыхаясь, когда ошибалась в счете. Лесли, сидя на корточках на каменном полу, тщательно отвешивал порции пороха и маленькие кучки дроби и набивал ими блестящие красные патронные гильзы. Ларри читал какую-то толстенную книгу и то и дело с раздражением поглядывал на Марго, а та знай себе строчила на швейной машинке какое-то прозрачное одеяние и, безбожно фальшивя, напевала единственную запомнившуюся ей строку из любимой модной песенки.
«Она была в маленьком синем жакете, — щебетала Марго. — Она была в маленьком синем жакете. Она была в маленьком синем жакете. Она была в маленьком синем жакете».
— Единственное, что восхищает в твоем пении, — это твое упорство, — сказал Ларри. — Любой другой на твоем месте давно бы спасовал, признал свое поражение перед лицом факта, что он не способен воспроизвести мотив и запомнить самые простые слова.
Он бросил на пол недокуренную сигарету, чем вызвал взрыв негодования у Лесли.
— Осторожно, тут порох! — рявкнул тот.
— Лесли, милый, — сказала мама, — право же, не надо так кричать, ты сбил меня со счета.
Я с гордым видом достал своих ежат и показал маме.
— Ах, какая прелесть, — сказала она, благосклонно вглядываясь в них сквозь очки.
— О Господи! Неужто он опять притащил что-то новое? — спросил Ларри, с отвращением взирая на розовое потомство в белых иголочках. — Что это? — осведомился он.
Я объяснил, что это маленькие ежата.
— Не может быть, — сказал он. — Ежи сплошь бурые.
Невежество моих родных относительно мира, в котором они обитали, всегда было для меня источником беспокойства, и я никогда не упускал случая вразумить их. Я объяснил, что ежиха не может родить детенышей, покрытых жесткими иглами, не претерпевая при этом самых изощренных мучений, вот почему они и родятся с такими эластичными, как резина, белыми иголочками, которые легко, как перышко, можно согнуть пальцами. Со временем, когда ежи подрастут, иголочки потемнеют и отвердеют.
— Как же ты думаешь кормить их, милый? — спросила мама. — У них такие маленькие ротики, и, уж наверное, они еще сосут молоко.
Я ответил, что видел в одном магазине в городе полный детский комплект для выхаживания младенцев. В него входило несколько никчемных предметов, например целлулоидная кукла, пеленки, детский стульчак и тому подобное, но мое внимание привлекла миниатюрная бутылочка для детского питания с набором крохотных красных сосок. Вот, сказал я, идеальное приспособление для вскармливания ежат, а стульчак, куклу и прочие принадлежности можно отдать какому-нибудь достойному крестьянскому ребенку. Но тут есть одна маленькая закавыка: в последнее время мне пришлось пойти на довольно большие затраты (как, например, покупка проволоки для клетки, в которой будут содержаться сороки) и я израсходовал мои карманные деньги.
— Ну что же, милый, — слегка колеблясь, сказала мама, — если комплект стоит не слишком дорого, я, пожалуй, куплю его для тебя.
Я сказал, что комплект вовсе не дорогой, если учесть, что вся покупка будет как бы капиталовложением, ибо мы не только приобретем бесценную бутылочку для выкармливания, которая пригодится и для других животных, но и вырастим четырех ручных ежей да в придачу осчастливим какого-нибудь ребенка. Существует ли лучший способ тратить деньги? — спросил я. Итак, комплект был куплен. Маленькая крестьянская девочка, к которой я питал симпатию, с превеликой радостью получила куклу, стульчак и все прочее, а я приступил к нелегкой задаче выкармливания ежат. Они поселились у меня под кроватью в большой картонной коробке, выстланной ватой, а на ночь, чтобы они не мерзли, я ставил ящик на бутылку с горячей водой. Мне хотелось, чтобы они спали в постели вместе со мной, но мама возразила, что это не только негигиенично, но и рискованно: я могу повернуться ночью и заспать ежат. Как выяснилось, лучше всего им подходило разбавленное водой коровье молоко, и я прилежно кормил их три раза в день и один раз среди ночи. Ночная кормежка пошла не так гладко, ибо, чтобы не проспать, я позаимствовал у Спиро большой жестяной будильник. Он делал свое дело с треском ружейной пальбы и, к сожалению, будил не только меня, но и моих домашних. В итоге мама — столь громогласны были их жалобы — предложила, чтобы я дополнительно кормил ежат поздно вечером, а не в два часа ночи и не поднимал весь дом на ноги. Так я и поступил, и ежата чувствовали себя превосходно и подрастали. У них прорезались глазки, а иголки из белоснежных стали серыми и отвердели. В эту пору, как я и предполагал, они признали меня за мать и пытались вскарабкаться на край коробки, когда я открывал ее; они толкались и рвались к первому глотку из бутылки, издавая чуть слышный пыхтящий писк и ворчанье. Я ужасно гордился ими и предвкушал тот день, когда они побегут за мной через оливковые рощи.