Однако я не долго горевал о скончавшихся ежах, ибо в это время на острове вновь появились Дональд и Макс. Они победоносно приплыли на тридцатифутовой яхте, и Ларри ввел в нашу семью капитана Крича.
Мы с мамой провели очень приятный день в оливковых рощах, она — собирая дикорастущие цветы и травы, я — занятый ловлей вновь появившихся бабочек. Усталые, но довольные, мы заторопились обратно на виллу к чаю. Приблизившись к дому, мама вдруг остановилась.
— Кто это сидит у нас на веранде? — спросила она.
Я был занят бросанием палок собакам и потому не сразу обратил внимание. Но, подняв голову, и я увидел фигуру незнакомца в измятых белых парусиновых брюках, растянувшегося на веранде.
— Кто это? Ты видишь? — возбужденно спрашивала мама.
В то время ее терзала мысль о том, что директор нашего банка в Англии может в любой момент прилететь на Корфу с целью обсудить превышение нашего кредита, вот почему незнакомая фигура на веранде подстегнула ее страхи.
Я внимательно осмотрел незнакомца. Это был старый, почти совсем лысый мужчина, только на затылке росли жидкие волосы, длинные, белые и всклокоченные, как пушок чертополоха поздним летом. У него была такая же неопрятная белая борода и усы. Я заверил маму, что, по моему разумению, он нисколько не походит наружностью на директора банка.
— О Господи, — обеспокоенно сказала она. — Он непременно прибудет сейчас. А у меня совершенно ничего нет к чаю. Интересно, кто бы это мог быть?
Когда мы приблизились, незнакомец, дотоле мирно дремавший, вдруг проснулся и увидел нас.
— Эй, на море! — крикнул он так зычно и так внезапно, что мама споткнулась и чуть не упала. — Эй, на море! Должно быть, вы матушка Даррелл, а ты, конечно, ее сын. Ларри все рассказал мне о вас. Лезьте на борт.
— О Господи, — прошептала мама. — Это еще один из дружков Ларри.
Мы подошли ближе, и я увидел, что у нашего гостя на редкость необычное лицо, розовое и все в извилистых морщинах, как грецкий орех. Его хрящеватому носу, по-видимому, в свое время досталось столько жестоких ударов, что он извилисто спускался вдоль по лицу наподобие змеи. Челюсть также претерпела аналогичную судьбу и была сдвинута набок, будто невидимая нить связывала ее с правым ухом.
— Ужасно рад познакомиться с вами, — сияя слезящимися глазами, сказал он с таким видом, словно сам был хозяином этой виллы. — Вот так бабенция! Вы выглядите лучше, чем мне описывал ваш сын.
Мама оцепенела и выронила ветреницу из букета, который она несла в руках.
— Я, — сказала она с чопорным достоинством, — миссис Даррелл, а это мой сын Джеральд.
— Меня зовут Крич, — сказал старик. — Капитан Патрик Крич. — Он выдержал паузу и аккуратно пустил обильную струю слюны поверх перил точнехонько в мамину любимую клумбу циний. — Лезьте на борт, — повторил он, весь пыша добродушием. — Рад вас видеть.
Мама нервно прокашлялась.
— Мой сын Лоренс здесь? — спросила она, обретая мелодичный аристократический голос, что с ней бывало лишь в крайне напряженные моменты.
— Нет, нет, — ответил капитан Крич. — Я простился с ним в городе. Он сказал, чтобы я ехал к вам на чай. Он сказал, что вскоре будет на борту.
— Садитесь же, — сказала мама, стойко выдерживая роль хозяйки. — Если вы не против чуточку подождать, я пойду напеку пшеничных лепешек.
— А, лепешек? — отозвался капитан Крич, озирая маму с таким сладострастием, что она уронила еще два цветка. — Я люблю лепешки и женщин, расторопных в камбузе.
— Джерри, — ледяным тоном произнесла мама, — займи капитана Крича, пока я буду готовить чай.
Она поспешно и, признаться, не самым достойным образом удалилась, а я остался единоборствовать с капитаном Кричем.
Он снова опустился на стул и уставился на меня своими слезящимися глазами из-под клочковатых белых бровей. Его пристальный взгляд несколько нервировал меня. Тем не менее, сознавая свои обязанности хозяина, я протянул ему коробку с сигаретами. Он заглянул в нее, словно в колодец, при этом его челюсть ходила с боку на бок, словно живот чревовещателя.