Она даже не почувствовала под головой подушки — ей казалось, что перина так и будет бесконечно оседать под ней аж до первого этажа и даже ниже, глубже, до кипящей магмы, которая уже растеклась по телу и подпалила смятые простыни. Настя вытянула руку, чтобы ухватиться хоть за что-нибудь, а то так, казалось, ее унесет расплавленным потоком, но находила лишь воздух, пока под пальцами наконец не оказались горячие плечи.
— Настя, секунду…
Плечи исчезли, и она сумела оторвать голову от скользкого покрывала, а лучше бы не делала этого: лава схлынула, и тело в единый миг превратилось в холодный уголь.
— Настя, что-то не так?
Как, как он сумел почувствовать исходящий от нее холод? Или она слишком резко отдернула ногу, едва коснувшись его согнутой спины. Настя не смотрела ниже, под его пальцы — что даст ей игра теней и движение силуэта! Что темное настоящее в сравнении с прошлым, расцвеченным яркой болью! Она думала, что все забыла, но сейчас одной мысли о том, тяжелая рука вот-вот ляжет ей на колено, чтобы отвести в сторону, хватило, чтобы по телу прокатилась волна отвращения.
— Тебе холодно?
Пальцы, хранящие аромат недавнего ее безумного желания, теперь смешанный с приторным псевдоклубничным запахом, подтянули одеяло к ее груди, спихнув на мягкую, прохладную простынь.
— Так лучше?
Нет, лучше не стало. Теперь Настя зажмурилась без всяких просьб, борясь с желанием выставить вперед руки и, упершись в грудь, толкать, толкать, толкать до тех пор, пока Кеша не окажется на полу. И бежать, можно даже без простыни — голой, пусть даже на улицу, только бы подальше от запахов и запретных желаний.
— Настя… Открой глаза…
Его глаза горели ярче потушенных ночников. Как там говорят — два пальца с острыми ногтями резко вперед, и это будет больно, и пока он проморгается и очухается, у нее будет достаточно времени, чтобы сбежать.
— Насть, я упустил момент, да?
Какой момент? Она смотрела, не мигая, и черты его лица с каждой секундой становились все отчетливее и отчетливее.
— Прости, я просто разучился надевать резинку… Тебе нужно еще время? — Его рука скользнула вниз по окаменевшему животу и с трудом разжала стиснутые ноги. — Насть, в чем дело?
Он смотрел ей в глаза, а она — ему. В какой-то момент пламя в них потухло, но сейчас вспыхнуло вновь и вырвалось наружу, и ее снова бросило в жар — настолько сильный, что пришлось отбросить с груди край одеяла, но поймать холодный воздух не довелось:
— Насть, не надо через силу, — Кеша снова укрыл ее.
Теперь лицо пылало стыдом: она заварила всю эту кашу и теперь трусливо поджала хвост — то есть, ноги, и Настя покорно открыла их. Однако Кеша не пошевелил и пальцем. Только ссутулился еще больше.
— Настя, так не будет… Не держи меня за дурака… Тут одно из двух. Либо у тебя никого не было и ты просто нагло врала про первого парня, либо было, но… — Кеша выпрямил спину и запрокинул голову к темному потолку. — В любом случае, я не знаю, как должен себя сейчас повести…
Нет, он знал: его рука сразу скользнула вниз, и Настя еле успела перехватить ее, когда Кеша вознамерился сорвать резинку. Пальцы их правых рук снова переплелись.
— Кеша, прошло два года, — еле выдохнула Настя, боясь, что еще секунда, и она просто разрыдается у него на груди. — Извини, но это действительно снова, как в первый раз…
Настя говорила правду — она впервые испытала с ним то, о чем читала в дурацких романах, но как найти в себе смелость сделать следующий шаг?
Кеша поднял их двойной кулак к ее дрожащему носу.
— Еще раз соврешь, получишь в нос, поняла?
Она прижалась к его запястью губами и замерла.
— Настя, — Кеша запустил свободную руку ей под волосы. — Скажи мне правду, он делал тебе больно и поэтому два года ты никого к себе не подпускала? И ты думаешь, что со мной будет так же?