— Цок-цок-цок!
Это стучали тэта и дзори по асфальтированным спускам к морю, бетонированным дорожкам и тротуарам. По улицам шли толпы… кимоно. Одни кимоно. Почти одинакового цвета, простые, без рисунка, дешевые хлопковые кимоно, которые выдаются в отеле. Как приятно нырнуть в них после целого дня работы в невыносимой духоте и жаре в облегающем европейском платье.
Распаренные после серных ванн тела, лица, отмытые от пудры и кремов, а на ногах одни тэта, одни дзори…
Сюда бы любителей контрастов или пессимистов, рыдающих над «исчезающей» или даже «исчезнувшей» национальной самобытностью Японии!
Ну и, пожалуй, еще более безобиден вопрос о прическах. Конечно же, короткая стрижка и проще и практичнее, и, несомненно, спать с бигуди, обернутыми поролоном, гораздо удобнее, чем подставив под шею деревянную скамейку, как делали раньше, чтобы сохранить причудливый замок прически.
Вряд ли это подтвердит тезис об «американизации» сегодняшней Японии и об исчезновении всего японского.
«Не все, что новое и современное, — американизм, — говорил наш знакомый Курода-сан, архитектор из Хиросимы. — Не все плохое — американизм, и не все японское— обязательно хорошее».
Это высказывание вполне можно отнести и к тенденциям современной японской архитектуры.
Хорош ли японский национальный дом с его необычайной чистотой, со светлыми рисовыми циновками — татами, по которым надо ходить в носках, дом с раздвижными стенами — сёдзи, впускающими солнце и воздух? Хорош. Несомненно хорош. Но японский дом имеет и отрицательные качества — отсутствие санузла, горячей воды и даже отопления.
То, как дрожит японец в ожидании теплых времен в своем насквозь пробираемом ветрами доме, обогреваясь около тлеющих углей жаровни — хибати, всегда ассоциируется в японской литературе с образом зимы.
Ну, а дома, которые возводятся сейчас по всей Японии, — типовые многоэтажные застройки с современными удобствами, кварталы, напоминающие теперешнее строительство на Западе или в небольших американских городах, — что это, полное отступление от национальных традиций, проявление американского влияния? Не в большей степени, чем наоборот, — ведь японская архитектура внесла немалую лепту в современный стиль.
И то, что в японском доме над татами мерцает матовый экран телевизора, на полу стоит телефон и белый приемник «Хитати», а в кухне застыл огромной льдиной холодильник, — все эти приметы современности не уничтожают самобытности японской архитектуры и японского быта вообще и не свидетельствуют о подавляющем американском влиянии. Ведь если не считаться с затратами, то отрицательные черты национального дома можно ликвидировать, создав в нем все современные удобства. Нередко теперь каркас такого по старинке выглядящего, сугубо национального дома собирается… из железобетонных деталей, сёдзи скользят на подшипниках, в потолке светится вмонтированная трубка «дневного света», зато по-прежнему татами из рисовой соломы и в нише — токонома, как сотни лет назад, стоит ваза с японским букетом из ветки и цветочка.
В одном из архитектурных журналов я обратила внимание на проект и фото японского дома на фоне прилегающей к нему зеленой лужайки. Изящный дом, спланированный с учетом всех возможностей участка. По воле архитектора дом расположился вокруг дерева гинко так, что образовался внутренний дворик, куда выходит спальня хозяина. Крона дерева нависла над маленьким участком плоской крыши, превращенной в чайный павильон. Проект так и назывался — дом с деревом гинко. Подпись под снимком гласила, что дом принадлежит известному в столице врачу.
Отличный дом, оформленный с тонким вкусом. Но если ты не имеешь громкого имени? Тогда в лучшем случае можно рассчитывать на квартиру в многоэтажном доме, в худшем… Впрочем, проекты худшего японские журналы не печатают.
Высшие слои общества стремятся создать для себя особые условия, окружить свой быт аксессуарами, недоступными большинству населения. На раннем этапе соприкосновения азиатского общества с культурой Запада это выглядело как быстрые темпы и гипертрофированные размеры модернизации — те же, скажем, знаменитые 300 «кадиллаков» короля Сауда и не меньших размеров «конюшня» правителя Кувейта. В последующий период получила распространение консервация дорогостоящих аксессуаров прежнего быта. Например, японский национальный дом, недоступный сейчас даже средним слоям, превращается, особенно если учесть цены на землю, в дорогое украшение быта высших слоев. (Говоря о национальном доме, я имею в виду в данном случае, конечно, не деревенские постройки в национальном стиле, а фешенебельные дома в аристократических районах, удачно дополненные современными удобствами и в то же время сохраняющие простор старого национального жилища.)
Впрочем, и в западных странах можно наблюдать такого рода тяготение к прошлому. Во Франции, например, это мода на старые, еле движущиеся машины 20–30-х годов, мебель стиля рококо и другие проявления архаизации и стилизации.
Современная Япония дает очень яркий пример активного смешения современности с архаизмом и стилизацией. В то же время американское влияние и борьба против него за самобытную национальную культуру идут рядом с процессом культурного синтеза, зашедшего в Японии очень далеко, — надо только эти явления различать.
Самый большой в мире
Древние греки говорили, что город — это не стены, а люди, живущие в нем. Утверждение это не вызывает сомнений. Но и стены — тоже город. Особенно если учесть, что стены, пережившие не одно поколение людей, могут быть красноречивыми рассказчиками, иногда единственными свидетелями исчезнувшей жизни. Стены Карфагена, Помпеи, разрушенных ассирийских городов, среднеазиатских дворцов и караван-сараев, стены мавзолеев киданьских императоров, затонувшие стены греческих колоний…
Люди научились читать их трудный порою почти недоступный язык. Стены заговорили… Однако издавна принято считать, что только древние, уводящие нас к далеким эпохам стены — поле деятельности археолога — могут рассказывать, свидетельствовать, убеждать, отрицать. спорить. Стены же современных городов молчаливы. За них говорят создающие их люди. Но, может быть, это не так?
Стены современного Токио, особенно его парадного центра — дерево и сталь, алюминий и полимеры, гранит и стеклопластик — все это не только наглядная картина исторической эволюции. Язык этих стен красноречив, они не могут оставить вас равнодушными, в какой бы части города вы ни оказались, они не столько рассказывают о прошлом, сколько заставляют думать о завтрашнем.
Говорят, Япония так сейчас космополитична, что лишь географическое положение ее напоминает о том, что она — страна Востока. Что же, Япония по укладу жизни перестала быть восточной страной?
Уровень производства, быстрые темпы развития экономики, современный стиль жизни — достаточные основания, чтобы сравнивать эту страну с государствами Запада, но совершенно недостаточные, чтобы говорить об исчезновении, ликвидации ее национальной самобытности. Ярчайшим показателем, лакмусовой бумажкой всех процессов, происходящих сейчас в Японии, является столица, ее быт, политика и экономика, искусство и архитектура.
В Японии и теперь Можно услышать: «Саппоро — не Хоккайдо, Токио — не Япония».
Не знаю, насколько справедлива эта поговорка для Саппоро — центрального города острова Хоккайдо, но что Токио не Япония, неверно. Абсолютно неверно. Нет города более типичного для современной Японии, чем Токио.
Правда, пожилые японцы говорят: «Поезжайте в провинцию, вот там настоящая Япония». Но ведь они имеют в виду маленькие деревушки, где сохранились отголоски феодального быта с его традиционным укладом, а это наиболее отсталая, закостенелая в своих традициях часть страны, и вряд ли она имеет право именоваться «настоящей Японией». Да и туда врывается современный ритм жизни, идет ломка старых норм, оставляя все меньше и меньше мест, которые можно было бы считать примером той «истинной» Японии. Чем больше я ездила по Японии, тем больше приходила к выводу, что лицо столицы повторяется, дробясь то малыми, то крупными кусками, а иногда, словно крошечная миниатюра, оно проходило передо мной в облике других японских городов.