Город вечной весны
Целый день уходит на то, чтобы пересечь Гуйчжоу, провинцию, к которой я питаю давние симпатии. Первая и непродолжительная встреча с ее суровой и удивительной природой. Что особенного можно увидеть из окна поезда? Но когда впервые собственными глазами видишь то, о чем приходилось и думать, и говорить, и писать, поневоле пребываешь в каком-то восторженном, возбужденном, нервическом состоянии.
Утро началось с принудительной побудки: в шесть часов откуда-то сверху, запрятанные в самые потаенные места, чтобы не дотянулась до них карающая длань раздраженного пассажира. Динамики обрушивают на нас бравурные звуки музыки. Путешествие в жестком плацкартном предполагает полное единодушие пассажиров в режиме дня, диктуемом строгими инструкциями железнодорожного начальства. Подъем, завтрак, послеобеденный сон… И пассажиры это единодушие проявляют: подавляющее большинство продолжает спать, игнорируя приветствия диктора, музыку, последние известия. Остается только позавидовать умению китайцев полностью отключаться от посторонних звуков п спать в любой обстановке. Я, к сожалению, этим ценным даром не обладаю, хотя и пытаюсь выразить протест против такого бесцеремонного вмешательства в мой внутренний мир тем, что еще плотнее втискиваюсь в тощую и жесткую казенную подушку. Однако терпения хватает ненадолго, и приходится подчиниться общему распорядку.
Пейзаж изменился неузнаваемо. Исчезли причудливые северогуансийские утесы, и за окном проплывают пологие холмы, обступающие со всех сторон железную дорогу. И везде камни, камни, камни… По каменистым склонам карабкаются вверх ступенька за ступенькой террасированные поля. Обработан буквально каждый доступный человеку клочок земли. Мелькают каменные деревушки, непритязательный вид которых уже сам по себе говорит о веками царящей здесь бедности. Перед нами — юго-восточная Гуйчжоу, когда-то безлюдная, а потом постепенно заселенная и освоенная оттесненными с плодородных равнин центральной Гуйчжоу мяо — аборигенами провинции и ставшая колыбелью смут, беспорядков и мятежей. Мужественный и свободолюбивый народ не желал мириться с вторжением в свои земли ханьцев, неоднократно брался за оружие, поднимал десятки восстаний. Каратели топили эти восстания в крови, но не могли сломить воли и стойкости мяо. Люди, способные жить в этих суровых краях, могут постоять за себя.
Поезд делает короткую остановку в г. Дуюнь. Внешне он не отличается от множества других городов: унылые, тяжеловесные дома из серого бетона, дымящиеся на окраине заводские трубы, одинаково одетые люди. А в моей памяти последние пять столетий его истории ассоциируются с непрерывными восстаниями мяо и китайских крестьян.
И снова горы; сплошной чередой следуют длинные туннели, из-за обилия которых в вагонах уже не гасят свет, гулко звенят мосты над ущельями и быстрыми горными реками, мелькают разбросанные по крутым склонам, там, где нет никакой возможности оторвать у суровой природы хотя бы клочок плодородной земли, скромные серые могилы, Прорезавшая юго-восток железная дорога покончила с многовековой оторванностью и изоляцией края от внешнего мира. Бегут параллельно ей, выскальзывая из-за скал, взбираясь на вершины холмов, ныряя в туннели, асфальтовые и грунтовые дороги, до горизонта протянулась цепочка электрических и телеграфных столбов, хаотическим нагромождением бетонных коробок заявляют о себе муравейники запыленных городов. Но, кажется, достаточно соскрести с картины эти незначительные символы цивилизации — ив одно мгновение колесо истории провернется на несколько веков вспять. Многое изменилось в Китае. Прокатывались по стране революции, подлинные и мнимые, строились заводы, запускались искусственные спутники Земли, а здесь все так же, как много лет назад, словно исподлобья посматривают на мир маленькими окошками без стекол крытые почерневшей от времени черепицей или соломой, без каких-либо признаков электрического освещения, сложенные из необработанного камня и сырого кирпича дома, проплывают мимо склоненные к земле с мотыгами в руках, бредущие за впряженной в допотопную соху лошадью крестьяне. И это у железной дороги. Что же там, за холмами?!
Чем дальше на запад, тем более ровным кажется рельеф. Но впечатление обманчиво: дорога постепенно взбирается на Юньнань-Гуйчжоуское плато, и мы вместе с ней поднимаемся все выше и выше над уровнем моря. И когда уже вроде привыкаешь к неулыбчивой природе окружающих гор, не ожидаешь увидеть никаких изменений и начинаешь поглядывать в окно с утомленным безразличием, поезд врывается в живописнейшее ущелье, вытянутое по течению небольшой, но быстрой речки, и перед глазами возникает кусочек сказки: зеленеющий клин в окружении мрачных, угрюмых скал, явление редкое, а поэтому особенно яркое и впечатляющее в этих неприветливых краях.
На вторую половину дня приходится западная часть Гуйчжоу. Изрезанные межами долины, раскинутые среди безлесных, лишь кое-где покрытых скудной растительностью холмов. Распаханные под весенний посев поля перемежаются с уже зеленеющими всходами. Удивительно своеобразно смотрятся изумрудного цвета заплатки на красно-коричневой ткани западногуйчжоуских равнин.
Ближе к границе Юньнани вершины вздымаются выше и выше, долины попадаются все реже, и освоенные человеком участки земли вновь сокращаются до мизерных клочков, разбросанных по склонам освещенных мрачно-красным светом закатного солнца гор…
Проводники устраивают побудку в половине шестого утра. После обычной суеты и очередей к умывальнику обнаруживается, что поезд опаздывает на полчаса. Поскольку же и без того нас разбудили с солидным запасом, состояние наше отнюдь не мажорное. Проводники с несвойственной им в других случаях стремительностью уже лишили нас постельных принадлежностей, и мы коротаем время на голых полках.
В автобус усаживаемся в темноте, поэтому вокзал не запоминается. Предрассветный город как-то удивительно знаком, привычен: широкие улицы, обсаженные с обеих сторон деревьями, сияющие окнами четырех-пятиэтажные здания, немногочисленные прохожие. Китай ли это? Ох уж эти издержки типового строительства, помноженные на эффект полумрака!
Через сорок минут мы уже в гостинице «Цуйху». Нас сегодня не ждали, и свободных мест пока нет, но все проблемы клятвенно обещают решить самое позднее к ужину. А пока организационные накладки всецело компенсируются отличным европейским завтраком: тосты, кофе, масло, молоко, джем, печенье… все то, от чего мы основательно отвыкли в стенах Фудани.
Еще через двадцать минут, заметно повеселевшие, посвежевшие и готовые к приключениям, загружаемся в автобус. Начинать — так с главного, и мы едем к берегам жемчужины Юньнани — озеру Дяньчи, в раскинувшийся на его северном берегу парк Дагуань.
Куньмин очень часто называют городом вечной весны. Утверждают, что здесь никогда не бывает ни холодов, ни изнурительной жары, что в любое время года на его улицах, в парках, садах радуют глаз многообразием красок самые обычные и диковинные, пышные и скромные, но по-южному яркие цветы. Чтобы убедиться в справедливости этих слов, достаточно побывать в парке Дагуань. После пасмурной и слякотной гуйлиньской погоды лазурное небо, яркое солнце, свежий, чистый, бодрящий воздух, зеленеющие кроны деревьев создают удивительно легкое и радостное настроение. Совершенно не чувствуется, что сейчас разгар зимы, и стоящие без листьев платаны кажутся несуразными в этом буйстве зелени. В небольшой оранжерее на открытом воздухе цветут розы, магнолии, камелии. О зиме напоминает лишь дующий с озера зябкий, пронизывающий ветер.
Что уж тут удивляться, если столетия назад тонко чувствовавшие красоту сановники и буддийские монахи приглядели это благодатное и расположенное всего в двух километрах от города побережье. Сначала, где-то в конце XIV в., минский чиновник Му Шицзэн построил здесь свою загородную резиденцию. Бурн крестьянских восстаний и маньчжурское нашествие стерли ее с лица земли, но в 1682 г. на том же месте хубэйский монах Цянь Инь поставил тростниковую хижину, назвав ее храмом Гуаньинь. Зажигательные проповеди Цянь Иия и авторитет Гуаньинь притягивали тысячи людей. С 1690 г. здесь строится ряд павильонов, беседок, среди которых наибольшую известность получила двухэтажная башня. Поскольку с нее — единственной возвышенности на этом берегу озера — открывался наилучший вид на Дяньчи и на другой объект поклонения местного населения — Западные горы (Сишань), ее и назвали Башней большого обзора (Дагуаньлоу) (рис. 24). В 1828 г. здание надстроили еще на один этаж, увеличив угол обзора, и с тех пор оно стало объектом паломничества юньнаньцев и приезжих. В 1857 г., когда восставшие против религиозных притеснений цинских чиновников мусульмане центральной Юньнани во главе с Ма Жулуном атаковали Куньмин, башня и другие сооружения погибли в огне. Через 12 лет, в 1869 г., она была восстановлена, а в 1913 г. вокруг нее был разбит парк.