В плане нашей поездки стоит посещение двух деревень дайцзу. Около 840 тыс. представителей этой народности проживает в Юньнани, из них 220 тыс. — в автономном районе дайцзу Сишуан баньна.
Происхождение этого красивого, манящего своим необычным благозвучием названия очень прозаично и связано с проведенным в давние времена разделением земельных владений местной наследственной аристократии и крестьянства и организацией местного населения. Тысяча полей объединялась в одну организационную единицу, именовавшуюся «баньна», а «сишуан баньна» в переводе с языка дайцзу означает «двенадцать тысяч полей».
Сама народность дай относится к семье тайских народов южного Китая и по антропологическим признакам близка к малайцам, сильно отличаясь не только от китайцев, но и от других народностей Юньнани. Появление дай в Юньнани историки традиционно относили к XII в. н. э., основываясь на данных китайских летописей. Однако обнаруженные не так давно исторические материалы на языке самой народности свидетельствуют, что еще до эпохи Тан(618–907) на территории Сишуан баньны и нынешнего уезда Дэхун уже существовали раннеклассовые государственные образования дайцзу.
Потом они подпали под власть государства Дали, а в 1180 г. вождь дай по имени Пья провозгласил создание собственного государства Мэнли. Этот факт стал первым свидетельством о дай, зафиксированным в китайских хрониках. В эпоху Мин (1368–1644) дайские вожди были признаны китайским двором, а в округе Сишуан баньна установлена система тусы — местных управителей из среды наследственной аристократии дай. Захватившие Китай маньчжуры установили прямой контроль над восточной частью района, что подорвало, но полностью не ликвидировало власть феодальных правителей дайцзу. Так и находился народ под гнетом своих и китайских феодалов вплоть до победы революции. Но интересно, что в источниках мне не удалось обнаружить ни одного факта, сообщающего о вооруженных выступлениях дай против угнетателей. Вероятно, в этом благодатном крае людям жилось не так тяжело, как в подавляющем большинстве других районов Юньнани, и их было сложнее довести до отчаяния, которое толкало крестьян на борьбу против властей и собственных помещиков. Как особая административная единица автономный район дайцзу Сишуан баньна был создан в январе 1953 г.
Старый знакомый — закрепленный за нами микроавтобус — легко бежит по асфальтированной дороге, сворачивает на ухабистую грунтовую, и тут же приходится наглухо закупоривать окна. Салон наполняется мелкой красновато-желтой пылью.
Окружающий пейзаж затянут пеленой словно светящегося изнутри тумана. Отчетливо видно лишь то, что находится на расстоянии не более двух-трех десятков метров от дороги. Вокруг простираются поля, покрытые нежно-зеленой порослью риса. Проносятся мимо — даже не успеваю схватиться за аппарат — кустарные печи для обжига кирпича. Под кроной раскидистого дерева приютился неказистый сараюшко с претенциозной надписью «Ремонт радиоприемников». Минуем одну, вторую деревню… Третья носит труднопереводимое название Маньгуанлун.
Автобус останавливается у подножия холма, на вершине которого угадывается несколько непохожее на обычные жилые дома дайцзу здание. Крутая, скользкая лестница выводит нас к сколоченным четырехугольником скамейкам, на которых в напряженных позах застыли пятеро закутанных в желтые и оранжевые ткани, бритоголовых, неопределенного возраста мальчишек, углубленных в чтение темнеющих странной вязью текстов (рис. 33). При нашем приближении голоса их усиливаются и сливаются в неразборчивое бормотание. Нетрудно догадаться, что поездка наша началась со знакомства с религиозной жизнью дай.
Вероятно, этот выбор маршрута вполне закономерен, поскольку по сей день религия играет большую роль в жизни народа. Дай исповедуют буддизм, но не буддизм Махаяны, с которым приходится сталкиваться повсеместно в Китае, а его раннюю форму — Хинаяну, утвердившуюся в странах Юго-Восточной Азии.
Как утверждают письменные памятники дайцзу, буддизм проник в район Сишуан баньны еще в I в. н. э., т. е. до раскола его на два течения и выделения Махаяны («Широкого пути к спасению»). Поскольку в Хинаяне главное внимание уделяется достижению конечного «спасения» личными усилиями верующих, а добиться его можно, лишь отказавшись от всего мирского и пребывая в монашестве, то на протяжении веков в тех странах, где господствовал первоначальный вариант буддизма, почти каждый мужчина на несколько месяцев, а то и на год-два поступал в монастырь, изучая буддийские каноны и одновременно получая кое-какое образование. И сегодня в деревнях дай следуют этой многовековой традиции, и почти каждый мальчик проводит по году в храме в качестве послушника.
Храм дайцзу — сооружение весьма любопытное. В целом в нем в упрощенном виде воплощается традиционная архитектура храмовых комплексов Юго-Восточной Азии, прежде всего Лаоса. Стены и подпирающие крышу столбы выложены из местного кирпича, возвышающаяся на метр над землей цокольная часть — из дикого камня, четырехскатная двухъярусная кровля выложена плоской черепицей, а вся обвязка здания украшена незатейливым орнаментом, в котором перекликаются красный и зеленый цвета. Конек крыши увенчан тремя резными деревянными башенками в форме пагод и затейливыми фигурками, такие же фигурки сбегают по всем ребрам крыши. Поблескивают закрепленные на карнизах, скатах, фронтоне круглые и неправильной формы зеркала, предназначенные для отпугивания злых духов. Здание охватывает крытая галерея, на которой стоит несколько каменных изваяний будды; за углом на подставке — большой деревянный барабан, и здесь же — уложенные на поддонах мешки с цементом. Строительство храма еще не завершено, и следы этого видны повсюду.
Оставляем обувь у порога и проходим внутрь здания. Там царит полумрак, и лишь пара неярких лампочек освещает оплетенную легкими бамбуковыми лесами статую будды. Ее отделкой заняты несколько монахов. На назойливых посетителей они не обращают абсолютно никакого внимания. Над головой будды, если внимательно приглядеться, можно различить расписанный знакомым сюжетом плафон: двенадцать секторов «небосвода» с изображениями двенадцати животных, символов непрерывной смены лет и круговорота природы. Привлекают внимание и два великолепно орнаментированных и расписанных яркими желтыми, красными и сиреневыми красками алтаря, исполненные в виде многоярусных башенок. Больше в храме смотреть особенно не на что, доделывать монахам предстоит, видимо, еще многое.
Проторенным туристским маршрутом ведут нас и в жилище монахов, архитектурой своей не отличающееся от попадавшихся нам навстречу жилых деревенских строений. Полутемная комната. Вокруг маленькой печурки с открытым огнем сидят, протягивая к ласкающему теплу руки, настоятель храма — насупленный монах лет двадцати восьми — тридцати и двое стариков в мирских одеждах. У стены — некрашеный деревянный алтарь, на котором выделяется позолоченная статуэтка будды, окруженная фигурками кланяющихся ему монахов. Справа и слева от алтаря — отпечатанные типографским способом картинки с религиозными сюжетами; сверху свисают разноцветные бумажные гирлянды, и все это пестрое, почти что елочное убранство подсвечивается гирляндой разноцветных лампочек. Рядом отсвечивают бронзовым маятником большие часы в деревянном футляре. На соседней стене — два плакатных тигра, портреты киноактеров, календарь, в рамочке под стеклом аккуратно уложены многочисленные фотографии. Что-то не пахнет в храме аскетизмом и полным отрешением от мира.
За стеной, за занавешенным пологом входом — спальни послушников: двухъярусные, прикрытые противомоскитными сетками кровати. На пол брошены бамбуковые маты. Здесь тоже ходят только босиком. Всего в храме живут, включая настоятеля, двадцать четыре монаха, в основном мальчишки в возрасте от семи до четырнадцати лет. Не так уж мало для одной деревни.