Прощаясь с Юньнанью, решаем еще раз отведать вьетнамской кухни и отправляемся к «мистеру Тану». Хозяин, хоть и не сразу, нас признает, но ограничивается обычной вежливостью. То ли настроение у него в тот день было не очень, то ли решил, что реклама уже сделана, но впервые пришедшие с нами Пола и ее неизменная спутница Цке, по-детски всему удивляющаяся, наивная и исключительно вежливая японка, получили в качестве сувенира лишь календарики. Палочки «мистер Тан» решил сэкономить. И обслуживание наше он переложил на свою дочь, и счет минимум в два раза превышал наши собственные подсчеты, проделанные на основе выписанных в меню цен. Когда привыкшие считать свои доллары американцы намекнули вьетнамцу об этом несоответствии, возмущению последнего не было предела. Не заботясь о правдивости своих слов, он объяснил разницу существованием «больших» и «малых» порций, устаревшими ценами и прочими столь же сомнительными факторами, но два юаня как бы в насмешку скинул. Правильно: бизнес есть бизнес, и как же иначе доить богатых и расчетливых капиталистов? И меня в том числе.
На Дунфэнлу у входа в кафе мелом на черных досках, совсем таких, какие висят в школьных классах, длинный перечень сладостей, напитков, различных сортов мороженого. Меню, конечно, миф, и в наличии — лишь минимум, в том числе приторно-сладкий кофе и безвкусное мороженое. Но не этого ради упоминаю я об этом типичном для сегодняшнего Китая заведении типа «кафе-мороженое», а потому, что попался мне на глаза высокий, плотный, круглолицый, средних лет мужчина, который тихо проскользнул в зал, присел к одному, другому, третьему столику, взял лежавшие на нем палочки и… принялся доедать оставленный кем-то в чашке рис. Так он, нисколько не смущаясь нашим к нему вниманием, обследовал другую посуду и опустился на стул, явно дожидаясь нашего ухода.
А вечером пекинское телевидение демонстрирует американское варьете. Не первой молодости и свежести дамы мотают подолами платьев, демонстрируя нижнее белье. Интересно, как бы реагировал на это представление китаец из кафе?
В последний день в городе вечной весны просыпаюсь неожиданно рано. До рассвета еще далеко, лежу в постели, как бы прокручивая в мыслях все путешествие. Накатывает щемящее сердце сожаление о его скоротечности, о том, что увидеть удалось так мало, что нет возможности пожить в этом удивительном крае подольше, по-настоящему почувствовать, впитать в себя его скрытые прелести. Тешу себя надеждой на возвращение.
Думаю и о том, что увиденное нами в ходе поездки — главным образом фасадная, парадная сторона Китая. Вполне естественно, что, находясь в положении окруженных комфортом и сориентированных на экзотику рафинированных туристов, мы на иное рассчитывать просто не могли. Возникавшие было проблемы и становились таковыми только из-за нашего статуса балуемых вниманием иностранцев и решались без нашего участия, а настроенное на экзотику восприятие постоянно искало чего-то необычного, острого, пикантного и, конечно, находило его. Трудная, будничная, совсем не такая яркая как золоченные статуи будд и слепящие свежей киноварью храмовые и дворцовые ансамбли, повседневность оставалась где-то в стороне и лишь изредка, словно в противовес этой самой экзотике играла на контрастах, била по глазам беспорядком, бедностью, неустроенностью, словно проверяя на истинное отношение к Китаю.
Сегодня нас не сдерживают ни регламент, ни организованные экскурсии. Первая половина дня в нашем полном распоряжении. Наконец-то появляется возможность заглянуть в соседствующий с гостиницей парк Цуйху — Изумрудное озеро (рис. 7, 26).
Несмотря на утро восемь часов и солнце только-только встало над горизонтом, — в парке уже многолюдно. Утренний смог сдобрен густой пылью, которую поднимают энергично орудующие метлами на асфальтированных аллеях десятки дворников. В тени раскидистых пальм на утрамбованной до каменного звона земле сосредоточенно занимается традиционной китайской гимнастикой (тайцзицюань) группа пожилых мужчин и женщин, все в одинаковых темно-синих или зеленых фуфайках и штанах. Одинокие, застывшие в критических позах или плавно меняющие положение тела синие фигурки рассредоточены по всему парку. Над аллеями летают белоперые воланы, со свистом разрезают тихий, слоистый от дыма и поднятой пыли воздух ракетки бадминтонистов. В развешанных на деревьях клетках занимаются утренним туалетом, изредка посвистывая от избытка чувств, певчие птицы, владельцы которых погружены в сложный мир самоконтроля, слежения за дыханием и последовательностью движений тайцзицюань. Вся жизнь сосредоточена вокруг озера, в глянцевой дымчатой голубизне которого отражаются легкие, словно машущие широкими крыльями-крышами павильоны, голые ветви платанов, строгие линии окружающих парк пятиэтажек.
Сам парк Цуйху, в общем, выглядит очень современно, и только небольшой островок, застроенный беседками, галереями и павильонами, напоминает о его прошлом, насчитывающем более пяти столетий.
До конца XIV в. озеро находилось за пределами Куньмина и было окружено огородами и полями. В начале правления династии Мин один из местных сановников построил на его берегу Западный сад, предназначенный для отдыха и уединения от городской суеты. В конце XVII в. уже упоминавшийся выше У Саньгуй возвел на расположенном недалеко от озера холме Ухуашань свой дворец и расширил его границы до Цуйху. В XVIII–XIX вв. парк достраивался: были насыпаны две дамбы, разделившие водную гладь на несколько частей, построены мосты, беседки, павильоны. Но до логического завершения дело было доведено лишь после образования КНР, когда территория вокруг озера Цуйху была превращена в парк для отдыха горожан. Сейчас в нем есть детский городок, танцевальная площадка и трек для любителей роликовых коньков, а в здании бывшей академии сухопутных войск размещены сельскохозяйственная выставка и провинциальная библиотека. Входной билет стоит всего 5 фэней. Эта чисто символическая плата при большом наплыве посетителей в какой-то степени позволяет поддерживать чистоту и порядок на территории парка.
За воротами минут двадцать наблюдаю за оживленной и азартной игрой смешанных пар бадминтонистов. Прямо на тротуаре расчерчена площадка, натянута веревка, по обе стороны которой демонстрируют завидную ловкость и подвижность мужчины и женщины в возрасте сорока-пятидесяти лет. Класс их игры довольно высок, и кое-кто из молодежи, решившись бросить вызов старшему поколению, очень скоро вынужден бесславно ретироваться с площадки.
Впервые вижу в Китае любителей бега. По обочине дороги легкой трусцой пробегает старик, немного погодя — молодой мужчина с девочкой лет шести. Конечно, ни о какой спортивной форме — ярких костюмах с лампасами или фирменных кроссовках — речи быть не может, бегут в том, в чем через полчаса пойдут на работу, да и посматривают на них люди с удивлением: бег не совсем соответствует традиционным китайским формам физического совершенствования. Однако сам факт бега трусцой в китайской глубинке симптоматичен, говорит о растущем влиянии извне.
Дальнейший мой путь лежит по прежде нехоженым улицам Куньмина — сначала на восток, а потом на юг, к Дунфэнлу. Улица Юаньтун («Примирение») названа так по имени храма, расположенного у подножия холма с одноименным названием. Это один из самых древних храмов города. Еще в конце I тысячелетия н. э. в этом месте возвели Путосы — храм Поторака. В начале XIV в. он был реконструирован и переименован в Юаньтунсы. Перестройка продолжалась вплоть до самого последнего времени. Из всех строений этого историко-культурного памятника самое известное — восьмиугольная беседка, как бы парящая посередине большого водоема. Каменные мосты соединяют ее с берегами.
Гора Примирения известна своими пещерами. В одной из них, как утверждает предание, в стародавние времена обитал кровожадный дракон, принесший людям много зла и страданий. И только безвестный монах с помощью заклинаний смог изгнать чудище из его логова. Но более всего Юаньтуншань привлекает к себе взоры всего населения Куньмина в конце февраля — начале марта, когда покрывается сплошным бело-розовым покрывалом и источает чудесные запахи далеко вокруг. В это время зацветают японская сакура и юньнаньская вишня, которыми засажены склоны горы.