Тунжэнь — один из четырех административных районов пров. Гуйчжоу. В административном отношении он разделен на 7 уездов, один особый район и два автономных уезда: народности мяо Сунтао и народности дун Юйпин. Численности населения района — около 3 млн., основное занятие — сельское хозяйство. Промышленность, кроме добычи ртути, практически не развита.
На протяжении веков северо-восточная Гуйчжоу была одним из центров проживания мяо, более мирных и «цивилизованных» (как их характеризовали ханьцы), чем их соплеменники на юго-востоке или северо-западе провинции, но отнюдь не склонявших кротко и безропотно свои головы под гнетом сменявших одна другую династий, под ярмом собственных и китайских феодалов, под натиском хлынувших на юго-запад китайских переселенцев. Тунжэнь стала ареной многочисленных выступлений аборигенов, среди которых наибольший размах, а соответственно и известность приобрели восстания 1795–1806 гг. в пограничных районах на стыке Хунани и Гуйчжоу, а потом целая серия выступлений мяо и китайского крестьянства в 50—60-е годы XIX в. Увидеть места сражений, а если повезет — и их следы, познакомиться с особенностями жизни и быта здешнего населения, попытаться прочувствовать саму среду, природу, воздух, в которых складывались условия для зарождения и развития мятежного, бунтарского духа, — такой была цель моего приезда в Тунжэнь. Мне кажется, эта цель была достигнута, а тон был задан развивавшимся поначалу вяло, чересчур официально и сухо, но потом, когда были нащупаны точки соприкосновения, горячо и заинтересованно диалогом на втором этаже гостиницы «Цзиньцзян».
Беседуем почти 2 часа. Сначала слегка натянуто: вежливые, ничего не значащие фразы, сглаженные интонации. Глухо постукивают фарфоровые крышки расписанных осенним пейзажем чайных кружек. Ли Мао на правах младшего с изысканной вежливостью, не уступая никому это право, подливает кипяток. Чай помогает наладить контакт и, кажется, согревает атмосферу. Постепенно разговорился Лун Юэчжоу, заместитель начальника отдела культуры. К волнующим меня вопросам он имеет самое непосредственное отношение: во-первых, сам по национальности мяо, и это его предки поддерживали неутихающее пламя народной борьбы в Тунжэни; во-вторых, занимается собиранием и публикацией легенд и сказаний мяо о героях и эпизодах повстанческих движений. К сожалению, у Луна сильнейший акцент, по сравнению с которым привычные мне шанхайские диалектизмы воспринимаются как чистейший путунхуа — пекинский диалект. Его бурный и сбивчивый рассказ о восстании Шилюдэна я воспринимаю с превеликим трудом, скорее эмоционально, ориентируясь на отдельные понятные слова и названия, чем следуя сюжету. И Ли Мао нелегко: роль переводчика ему явно не удается. Он просто не поспевает за быстрой речью увлекшегося рассказчика и к тому же сам не в состоянии справиться с его гуйчжоускими, на мяоской закваске, оборотами речи.
Остальные в основном помалкивают, согласно кивают головами, и лишь Цзэн Ицзян, второй из заместителей начальника отдела культуры, периодически вступает в разговор.
Не могу сказать, что встреча обогатила меня познаниями о предмете. Но это ли главное? Конечно, общение с Лун Юэчжоу и другими дало мне представление о том, как понимают интересующие меня проблемы не только сами китайцы, но и мяо, дало пищу для размышлений, намек на реальную возможность новых поворотов в постановке и решении отдельных вопросов, но все это можно достигнуть, работая с книгами и статьями. А вот дух встречи, искреннее желание помочь… Трудно сказать, чего здесь было больше: традиционной учтивости к приехавшему издалека гостю или обычной для Китая организованности, но в любом случае два дня в Тунжэни я бы смело включил в любой отчет о развитии научных связей между СССР и Китаем и записал в актив восстановления дружеских связей между нашими народами. И я уже испытывал самые искренние симпатии к еще вчера бесконечно далеким мне людям.
Оставшиеся до обеда полтора часа мы использовали для прогулки по небольшому парку, разбитому на высоком берегу Цзиньцзяна. Строительство парка еще не завершено, дорожки и беседки пусты, и горожан в него пока не пускают, но красочное объявление у входа уже предлагает услуги штатного фотографа: качественные цветные снимки на фоне неширокой, спокойной, укутанной голубовато-серой дымкой Парчовой реки. На другом ее берегу грудятся красновато-черные здания. Там располагается центр города.
После полудня начинается самое увлекательное. В нашем распоряжении оказывается целый микроавтобус: еще не старая, но уже порядком разбитая на местных дорогах «Тоета». Заполняется он почти полностью. К моим утренним собеседникам, за исключением секретаря Ху, у которого, вполне естественно, есть более важные дела, добавляются еще два сотрудника отдела культуры, и наша большая и шумная компания отправляется на север, в автономный уезд народности мяо Сунтао. Именно Сунтао, ныне являющийся частью административного района Тунжэнь, был известен непокорными аборигенами далеко за пределами Гуйчжоу.
Теперь обстановка более непринужденная, официальные условности отброшены, и мои попутчики оказываются живыми и интересными собеседниками. Поговорить нам есть о чем. Неожиданно выясняется, что трое из них изучали в свое время русский язык и помнят отдельные слова, а У Цзыцян — моложавый, энергичный начальник отдела культуры — оказывается профессиональным художником, в далекие 50-е годы изучавшим русскую живопись XIX в. И с губ его без видимого напряжения слетают имена учивших его советских преподавателей.
Пыльная грунтовая дорога ползет в гору. Бесконечные поля, редкие деревни, голые вершины холмов. Три четверти часа — и первая остановка. Пантанъао, место, в котором нет ничего примечательного. Пологий холм, на вершине которого в окружении деревьев приютилось небольшое селение; сбегающие по его склонам ступеньки полей переходят в залитую блекло-голубой водой равнину. Сколько подобных пейзажей можно встретить в Гуйчжоу! Но в преданиях мяо Пантанъао означает многое: 19 апреля 1796 г. здесь произошло успешное для повстанцев сражение с войсками генерал-губернатора Юньнани и Гуйчжоу Фу Канъаня. Официальные документы стыдливо обходят этот печальный для властей эпизод стороной, но память народа надежнее кисти летописца.
Вскоре после Пантанъао сворачиваем на узкую, разбитую, столь же богатую рытвинами и ухабами, сколь история Сунтао богата коллизиями и неожиданными поворотами, грунтовку и через некоторое время медленно въезжаем на оживленную деревенскую улицу. Оживление вызвано, конечно, не нашим появлением. Оно — отголосок уже затухающего сельского рынка. Деревня с заурядной внешностью и претенциозным названием Чжэнда, что переводится как «честный», «правдивый», «справедливый», одновременно является и центром одноименной волости — не только административным, но и экономическим. К сожалению, на рынок, который проводится в Чжэнда раз в пять дней, мы уже опоздали. Какие дела могут совершаться на селе после полудня? Несколько лотков с предметами домашнего обихода — это все, что осталось от шумевшего с раннего утра базара, собирающего жителей окрестных деревень.
Высоких гостей встречает все местное руководство во главе с секретарем парткома и председателем народного правительства волости. Перво-наперво — без этого в Китае бесполезно начинать любые дела — чай. Скрипучая деревянная лестница ведет на второй этаж волостного правительства. Тусклый коридор, голые стены, донельзя казенные двери. Пахнуло чем-то знакомым: уж не по типовому ли проекту наших совхозных контор возведено это здание? Хотя обстановка в нем, конечно, много скромнее. В просторной комнате, куда нас приводят, — несколько составленных в большой четырехугольник, вытершихся от времени деревянных столов, простые скамьи по бокам, на давно не знавших побелки стенах висят правила работы, выцветшие лозунги, выполненные в стиле няньхуа — акварельного лубка — яркие портреты маршалов КНР. В воздухе витает запах затхлости и сырости. Дешевый зеленый чай пахнет полынью. Бедность и простота, к которым давно привыкли и которые никто не пытается приукрасить, в полной мере компенсируются радушием и гостеприимством хозяев. С трудом выдерживаю натиск завзятых курильщиков, наперебой пытающихся угостить меня и друг друга сигаретой. Воздух моментально насыщается едким дымом. Привычная среда обитания и рабочая обстановка, но мне в ней приходится нелегко.