После ужина, несмотря на гудящие до звона в коленях ноги, отправляюсь на прогулку по набережной Цзиньцзяна, На этот раз в одиночестве. Намаявшемуся за день Ли Мао предстояло еще решить с местными властями финансовые проблемы, а товарищ Ван, видимо, решив, что за день на меня навалилось достаточно впечатлений, отправился домой. Правда, бродить в одиночку по незнакомому городу, где буквально каждый с первого взгляда признает в тебе иностранца, неизвестно с какими целями забравшегося в это захолустье, — занятие не очень увлекательное. Но сейчас не время прислушиваться к чувствам и эмоциям. У меня еще нет ощущения этого города, не сложилось о нем окончательного представления. А это важнее всех положительных и отрицательных зарядов и эмоций.
Река действительно прекрасна и неподражаема. Это трудно описать, и в это трудно поверить, но в густой зеленой воде отражаются и голубое небо, и белые облака, подкрашенные розоватыми отсветами заходящего солнца. Жалею, что не захватил фотоаппарат, но разве может фотопленка уловить богатейшую палитру тонов и оттенков, которой, казалось, дышит Цзиньцзян! Тепло, тихо; чудесный, совсем деревенский воздух источает покой и умиротворение.
По набережной размеренно и чинно гуляют люди: кто, как и я, в одиночку, но больше по двое, трое или небольшими группами. Симпатичная чета пожилых китайцев, пары молодых супругов с принаряженными детьми, степенные важные ганьбу, позволившие себе расстегнуть верхние пуговицы синих форменок, улыбчивые девушки и щеголеватого вида парни — всех их словно сдерживает неведомая сила, принуждая идти медленно и плавно, останавливаться у парапета и подолгу смотреть на медленно текущую зеленую воду. Лишь я — диковинное явление в устоявшейся вечерней идиллии спокойного и тихого провинциального городка — одним своим появлением вношу сумятицу в давно установившийся порядок его размеренной жизни. Оборачиваются, провожают взглядами. Дети — они везде одинаковы, будь то напичканный иностранцами Шанхай или много лет не видевший людей с другим цветом кожи Тунжэнь, — показывают пальцами, толкают родителей в бок и шепчут: «Вайгожэнь, вайгожэнь… Мама, смотри, иностранец…» Но никто, как это нередко бывает в Шанхае, не останавливается и, раскрыв от удивления рот, не пялит глаза на заморское чудо. Мне приятны эта провинциальная учтивость и выдержанная гордость.
Хорошее настроение не могли испортить ни преподнесенный Ли Мао сюрприз — счет на 200 юаней за пользование автотранспортом, по сравнению с которым все прочие расходы кажутся пустячными, ни шум, создаваемый в коридоре подвыпившими делегатами проходящей в городе конференции наркологов и встречи каких-то администраторов. Поэтому запись, которую я сочиняю для гостиничной книги отзывов, облаченной в сохранившуюся с 50-х годов обложку, преисполнена подлинной благодарности за гостеприимство. Сознательно пишу отзыв по-русски, а Ли Мао делает перевод.
Рано утром, в самом начале восьмого, покидаем Тунжэнь. Провожает нас секретарь Xv. Крепкое, дружеское рукопожатие, прощальный обмен любезностями — и все та же «Тоета» мчит нас на юг, к железной дороге. Горы, холмы, зеленеющие распадки и долины, в которых клубится синий туман. Вершины гор отбрасывают длинные, тяжелые тени. Солнце упруго висит над горизонтом, обещая яркий и жаркий день. На полях, кое-где цепляющихся даже за вершины холмов, чернеют фигурки крестьян.
За полтора часа до отхода поезда мы уже на вокзале, и я в своей неуемной жажде нового немного бесцеремонно принуждаю своих спутников совершить короткую прогулку по Юйпину — административному центру автономного уезда народности дун. Городок, несмотря на его, казалось бы, выгодное и удобное расположение, небольшой, привычно серый и в основном трехэтажный. Ухоженный, европеизированный центр соседствует с нагромождением старых построек, меж которыми зеленеют аккуратно нарезанные прямоугольники огородов. Городок чисто китайский: ни по архитектуре, ни по одеждам жителей не определишь его как центр национального уезда.
Поезд задерживается, как уверяют соответствующие службы, на два часа, но никто не рискует дать гарантии, что он не появится раньше указанного срока. Поэтому мы вынуждены коротать время на станции, прячась от разъярившегося к полудню солнца в тени вокзала. Хорошо еще, что предусмотрительный Ли Мао запасся сухим пайком и термосом с чаем.
Поезд появляется лишь в 12.30. Сидячие вагоны забиты до отказа, но Ли Мао удается договориться с начальником поездной бригады — тут мой статус иностранца идет на пользу, — и единственное свободное место в купейном вагоне становится нашим. Одно на двоих, но в чистоте и покое. Нагрянувший вскоре с проверкой полицейский, хмурый и преисполненный важности своей миссии молодой человек, убеждается, что иностранец появился в этих запретных краях на законном основании, де-журно улыбается и оставляет нас в покое.
Почти все время провожу у окна. Под ультрамариновым небом и ярким весенним солнцем любой пейзаж покажется чудесным и удивительным. А тут непрерывной чередой проплывают горы, красоту которых не портят даже желтые или чуть зеленеющие заплатки пашни. Яркой, сочной зеленью заявляют о себе узкие межгорные долины; переливаются всеми оттенками синего, зеленого, коричневого цветов гладкие воды рек и ручейков (рис. 8). Поезд идет медленно, почти тащится сквозь непрерывную череду длинных туннелей, а между ними, словно канатоходец над пропастью, зависает над раскинувшимися глубоко внизу под опорами мостов прямоугольниками полей, серпантином дорог, черными крышами деревень. На перегоне от Чжэньюани — очаровательного городка, прижатого со всех сторон скалами к реке Ушуй, — до Кайли засекаю наугад двадцатиминутный отрезок пути. Восемь минут из двадцати проводим в каменных коридорах туннелей.
В Гуйян прибываем уже в темноте, с трехчасовым опозданием. Симпатичная сотрудница иностранного отдела городского правительства товарищ Се отвозит нас в гостиницу «Цзиньбань» («Золотая доска»), посетовав по дороге, что лучшие гостиницы находятся далеко от центра, с местами в них плохо, и наш комфорт поэтому не будет полным. Но меня, а тем более Ли Мао такое известие только радует. Наученные горьким опытом, мы уже приняли решение о максимально возможной экономии средств: мой провожатый должен беречь университетские деньги.
Дорогое солнце для дорогого гостя
Три дня в провинциальном центре Гуйчжоу не отличались разнообразием: встречи, библиотеки, работа с литературой. Но первый из них выпал на воскресенье, день нерабочий, и половину его я с чистой совестью посвящаю знакомству с городом.
Гуйян в переводе с китайского означает «дорогое солнце». Город оправдывает свое название. Ночью шел сильный дождь, к утру он перестал, но на улицах по-прежнему пасмурно и сыро.
После долгих объяснений с надменным и неприветливым обслуживающим персоналом гостиничной столовой сама мысль о том, чтобы пользоваться их услугами, могла испортить аппетит. Частный сектор находит в нашем лице хоть и временных, но заинтересованных клиентов. Пиала слегка подслащенного соевого молока и ютяо — золотистое, аппетитное тридцатисантиметровое творение из жаренного в масле теста — кажутся мне самым вкусным завтраком, о котором только можно мечтать. И все это — в самой гуще жизни, на оживленной площади, за маленьким столиком, едва помещающимся под примитивным клеенчатым навесом. В спину мне дышит жаром — а чуть повернет ветер и дымом — маленькая печурка, по сторонам — лица и спины озабоченных, спешащих покончить с завтраком и бежать по своим делам людей. Замечаю, что на меня почти никто не обращает внимания. А может, только делают вид? Но чувствую себя свободно и непринужденно. Люди заняты своим делом, им недосуг, и я с удовольствием ограничиваюсь скромной ролью наблюдателя и рядового посетителя этого одного из многих частных предприятий общепита.
Чтобы быстрее освоиться в незнакомом городе, самое надежное средство — карта. Обычно в крупных городах Китая найти ее не составляет проблем. А вот в Гуйяне нам долго не везет, и мы вынуждены блуждать вслепую. Но наконец карта в наших руках. Определяемся, выбираем маршрут и отправляемся в сторону провинциальной библиотеки через… прачечную. Не знаю почему, но взбрела мне в голову мысль — может, бесконечная стирка в стенах Фудани была тому причиной — отдать в стирку свои изрядно потемневшие за первые дни путешествия рубашки. Что-что, а репутация китайских прачек, как и портных, известна всему миру. Но, увы, надежды и иллюзии рассеялись очень скоро. Гостиница, не рассчитанная на привередливых иностранцев, таких услуг не предлагала, и мы сделали ставку на город. Бедный Ли Мао, раз за разом консультируясь у прохожих, увлекал меня все дальше к центру, а нужного заведения все не обнаруживалось. Я уже стал терять терпение и был готов махнуть рукой на свою незадачливую затею, но мог ли мой провожатый допустить появление такого пятна на репутации китайского сервиса! Он уговаривает меня пройти квартал, еще один — и его настойчивость была вознаграждена. Над угловым зданием броская и увесистая вывеска: «Стирка и чистка одежды».