Ровно в девять оказываемся у ворот Педагогического университета, где нас уже поджидают Се и преподаватель русского языка Чжан. Правда, последний до поры до времени скромно умалчивает о своих знаниях, и мы продолжаем говорить по-китайски.
Педагогический университет Гуйчжоу невелик — пять факультетов и 3 тыс. студентов. Прежде он именовался Педагогическим институтом, но недавно получил более высокий статус университета — и ныне быстро развивается. Ведется строительство новых корпусов, планируется открытие новых факультетов и исследовательских центров, в том числе по изучению истории династии Цин, прием иностранных стажеров и привлечение преподавателей из-за рубежа. Но при этом бережно сохраняются давние традиции: время начала и окончания занятий отбивает старый звонкий колокол.
Многие преподаватели живут на территории университета в новых пятиэтажных корпусах. Здесь же — детский сад, школа. Гуйчжоускими властями созданы хорошие условия для эффективного и плодотворного труда преподавателей и ученых, что открывает благоприятные перспективы для превращения вуза в один из центров науки, культуры и образования на Юго-Западе.
Серое, без вывесок здание. Только очутившись на втором этаже в просторной, уставленной мягкими диванами и невысокими, тяжеловесными журнальными столиками комнате, догадываюсь, что мы попали в гостевую. На выкрашенных в мягкие голубые тона стенах развешаны картины и каллиграфические надписи. На столиках приготовлены пестрые кружки для чая.
Моложавый, излучающий неуемную энергию Хэ Чжанфэн долго трясет мою руку, обрушивая на меня поток вежливых, церемониальных приветствий, вручает мне подготовленную заранее пачку книг и журналов и сразу берется за дело. Пропагандистский опыт проф. Хэ — десять лет работы в отделе пропаганды провинциального парткома не прошли для него бесследно — проявляется в напоре, страстности, увлеченности, с которыми он делится со мной знаниями и концепциями о восстаниях в Гуйчжоу в середине XIX в. Остается лишь изредка, отдельными вопросами направлять поток его красноречия в нужное мне русло. Ли Мао на этот раз оставил нас наедине, видимо понадеявшись на мои резко возросшие за неделю лингвистические познания, и напрасно. Хэ Чжанфэн говорит с сильнейшим сычуаньским акцентом. Может, он не столь коварен, как акцент мяо, но так же отличен от пекинского диалекта, как от гуйчжоуского. Что делать, уповаю на свое знание ситуации, происходящую на глазах адаптацию к новому диалекту и веру, что в Сычуани будет полегче. Но общий язык мы, конечно, нашли, да и могло ли быть иначе (рис. 42)?
Официальная часть не слишком затянулась. Выходим на воздух, фотографируемся, гуляем по зеленой, похожей больше на ботанический сад, чем на университет, территории. Чжан и присоединившийся к нам Ма — довольно свободно, и это при длительном отсутствии практики, говорящий по-русски преподаватель — приводят нас на Иностранный факультет. Приводят потому, что здесь преподается русский, правда пока только в качестве второго языка. «Но не за горами то время, — убеждает Чжан, — когда он будет изучаться как основной. Возможно, даже в этом году. По крайней мере мы на это надеемся». А о том, что к изучению русского языка в Педагогическом университете Гуйчжоу подходят со всей серьезностью, говорит вроде обычный, да с секретом телевизор, который мне демонстрируют с чувством настоящей гордости. Этот телевизор через специальную антенну, чашка которой смотрит в небо тут же, за окном, принимает программы московского телевидения. Всего 7 тыс. юаней — и программу «Время» смотрят в далекой Гуйчжоу, изучают по ней русский язык и получают свежайшую информацию о Советском Союзе. Тут уж нельзя не почувствовать досаду за уровень технического оснащения наших аудиторий: все технические средства обучения, сколь громогласно мы о них ни твердим, начинаются и кончаются простейшим магнитофоном. О видеомагнитофонах, телевизорах в классах только мечтаем, о просмотре китайских телепередач даже не помышляем. Пекинское телевидение — это уже из области фантастики.
Прекрасным был обед в университетской столовой, но главное — живой и свободный разговор. Снова и снова хочется говорить об этом: как здорово, что старшее поколение китайцев помнит и ценит 50-е годы! И вот из современности мостик перебрасывается в прошлое, к воспоминаниям о советских учителях и специалистах, работавших в Китае. Хэ Чжанфэн оказывается неплохим знатоком русской литературы. Уверения о необходимости новых встреч, переписки, развитии научного обмена были искренними. Нас провожают до самых ворот, и прощание было удивительно теплым.
Жарко, и как хорошо, что Окружная северная улица усажена тенистыми деревьями. Дети кричат: «Вайгожэнь», прохожие провожают взглядами. Голова гудит от четырехчасового напряжения. А в библиотеке ждут незавершенная работа и отложенные для ксерокопирования статьи. Хорошо, что всю техническую сторону взял на себя Ли Мао. Быстро все организует и уходит за билетами на автобус.
Знакомыми кварталами возвращаюсь в гостиницу. Ужин, упорядочение отснятого за день материала, разговоры с Ли Мао. Разговоры обо всем: китайской кухне, методике преподавания языка, космосе, Восточном факультете, детях, планах на будущее. Мой китайский прогрессирует на глазах, а ведь сегодня завершилась лишь первая неделя путешествия. Вот что значит непрерывное и неформальное общение. Интересно только, с каким акцентом я говорю сегодня и с каким заговорю через три недели?
В краю пещер и водопадов
Сложное ли дело — отправить по почте накопившиеся за педелю книги? С выяснения этого вопроса начинается последний день в Гуйяне, вновь пасмурный и хмурый, изредка прыскающий с неба мелкими каплями дождя. Городской почтамт отыскать нетрудно, а все остальное в ваших руках: найдите плотную бумагу (лучше, если приобретете ее где-нибудь в центре и желательно заранее), искусно работая ножницами и клеем, оберните книги, прилепите марки, которые благосклонно выдаст вам приемщица, уплатите ей деньги — и посылка готова. Главное — смекалка и инициатива. Благодаря Ли Мао мы проделали сей технологический процесс за полчаса и, облегченно вздохнув, двинулись в обратный путь.
По дороге заглядываем в парк Хэбинь (Берег реки), возле которого расположена столь полюбившаяся мне точка общепита, прогуливаемся по аллеям, спускаемся к набережной Наньминхэ. Парк еще пустынен, и лишь группа шумливых школьников, ведомая учителем, что-то бурно обсуждает у парапета, да на газонах расположились возле брошенных на траву велосипедов углубленные в чтение студенты.
В 11.30 мы уже на автостанции, обычном пригородном автовокзале. Здесь шумно и многолюдно. В условиях сложного гуйчжоуского рельефа главным средством сообщения остается автомобильный транспорт. К перрону непрерывно подруливают автобусы, отправляющиеся в самые отдаленные уголки провинции, за сотни километров от провинциального центра. Максимально упрощенный вариант «Гуйчжоу», очень похожий на ЛИАЗ городского исполнения, в мгновение ока заполняют пожилые, с обветренными, морщинистыми лицами крестьяне, по-деревенски одетые круглолицые девушки, облаченные в джинсы элегантные молодые люди… Да мало ли кто и куда едет в этом мире всеобщих перемещений, в который превратился сейчас Китай! На закрепленный на крыше багажник водружаются огромные мешки, баулы, ящики, корзины, велосипеды; все это увязывается, тщательно укутывается брезентом — ив путь.
Мое место оказывается первым, наискось от водителя, рядом с дребезжащим, скоро разогревшимся и источающим жар кожухом мотора. В пути этот не первой молодости двигатель несколько раз начинает простуженно фыркать, чихать, после чего глохнет, и наш водитель, привычно и беззлобно поругивая грязный бензин и несовершенную конструкцию бензонасоса, откидывает кожух, вынимает фильтр и сдувает с него пышные лохмотья прямо на пол. Уберечь свою сумку мне не удается, и к концу поездки она устойчиво пропахла бензином.
Несмотря на эти остановки, автобус бежит довольно быстро. Проплывают по сторонам голые вершины покатых, похожих на игрушечные пирамиды холмов. С шумом и грохотом проносимся по улицам запыленных деревень. Дома из дикого камня или глины, изредка из дерева. Крыши уложены крупными пластами слюды. На створках некрашеных дверей наклеены блеклые, выгоревшие и полинявшие под дождями и солнцем, но не потерявшие своей воинственности изображения духов дверей, охраняющих жилища селян от всякой нечистой силы. За порогом — насколько удается разглядеть из автобуса — темнота, в которой угадывается земляной пол и почти полное отсутствие мебели. На улицах хозяйничают чумазые ребятишки. И на этом унылом фоне то там, то здесь вспыхивают фигуры женщин в ярко-зеленых, но чаще ультрамариновых, ослепительно голубых, по-праздничному нарядных и веселых халатах. Нетрудно угадать в них национальные одежды, но какой из многочисленных народностей Гуйчжоу они принадлежат?