Стоим, поеживаясь от утренней свежести, минут сорок. Ли Мао бегает от одного выхода к другому, озабоченный не столько ужасным провалом в организации поездки, сколько моей реакцией на оный. «Не может быть… Не может быть…» — время от времени срывается с его губ. Рядом словно в насмешку торжественно встречают делегатов каких-то конференций, гостей, друзей, родственников…
В конце концов, уверовав в бесплодность ожиданий, загружаемся в автобус и катим по чистеньким, зеленым улицам к университету. Одолевая крутую, словно специально созданную для испытания на прочность тянущихся к знаниям абитуриентов лестницу перед входом в главное здание Юньда, за легким, непринужденным разговором пытаемся скрыть свою тревогу. Напрасно: и здесь нас никто не ждет!
Узнаем не без труда, что заниматься мною должен переводчик ректората Ян Динъань, но его местонахождение — загадка для всех. Пока я, удобно расположившись на мягком диване в приемной ректора, попиваю извлеченный из наших запасов кофе, копаюсь в картотеке, отбирая нужный для Куньмина материал, Ли Мао развивает бурную деятельность. Не знаю, какими путями ему удалось сломить сопротивление администраторов, долго не осмеливавшихся взяться за вопрос о нашем устройстве в университетскую гостиницу, прикрываясь ссылками на отсутствие комфорта, удобств, большой шум и пр. Тем не менее к одиннадцати часам мы все же водворяемся в спартански обставленную, но просторную и светлую комнату. В номере четыре деревянные кровати, но соседей нет, и, как подсказывает мне накопленный опыт, вряд ли они появятся. Душ во дворе, но это уже такая мелочь…
Смыв с себя пыль, усталость и нервное напряжение, возвращаюсь в номер и застаю в нем смущенного Ян Динъаня. Тысяча извинений, неловкие оправдания… Приходится рисовать на своем лице некое подобие улыбки. Принесенное Яном предложение перебраться в комфортабельную «Цуйху», где нам должны были забронировать номер, отвергаем. Не нравится мне неопределенное «может быть», да и бюджет Ли Мао не выдержит такого насилия. Конечно, университетская гостиница скорее похожа на общежитие, рассчитанное к тому же на непритязательных в быту китайцев, и не готова к приему зарубежных гостей. Хотя и есть в ней несколько просторных и неплохо обставленных апартаментов, в которых проживают преподаватели-иностранцы, но на вселение их туда пошли не от хорошей жизни. Оттого и не принимает Юньнаньский университет студентов и стажеров из других стран, что невозможно пока создать им приемлемые условия. Но нас устраивают и такие, так что независимо от того, хотят или не хотят нас здесь видеть, мы остаемся.
Разочарованный нашим упорством (знал бы он его истинную причину!), Ян Динъань убегает, унося с собой новую мою идею: можно ли получить разрешение местных властей на проезд из Дали через Лицзян, исключительно интересный район Юньнани, населенный аборигенами провинции и только-только приоткрытый для иностранцев, к маленькой железнодорожной станции Гэлипин, лежащей на самой границе Юньнани и Сычуани? К сожалению, раньше мысль о таком варианте меня не посетила, но маршрут через труднодоступные горные районы мог бы быть исключительно любопытным. Надежд, конечно, мало, но попытаться не мешало, хотя через пару дней и поступил ответ, которого следовало ожидать: нельзя!
Из последующих событий дня упоминания заслуживает, пожалуй, лишь встреча с группой преподавателей исторического факультета. Их четверо, во главе — проф. Цзян Инлян, корифей юньнаньских этнографов, публиковавший свои труды по истории малых народов Юго-Запада еще полвека назад. Ему семьдесят пять, он возглавляет Институт истории национальностей пограничных районов Юго-Запада при историческом факультете Юньда. Почему-то он очень напоминает мне Геронтия Валентиновича Ефимова, ныне покойного ведущего ленинградского китаеведа. Те же умные, внимательные глаза, добрая, чуть снисходительная улыбка. Рядом с ним улыбчивый, через край словоохотливый заведующий кафедрой краеведения проф. Му Цинь. Помнится, в начале 60-х годов он писал о восстаниях в Юньнани в середине XIX в., но сейчас перешел к проблемам средневековья. Молчаливый и хмурый сотрудник кафедры краеведения Сюй Чжидэ словно бы призван уравновесить чрезмерную веселость и разговорчивость своего начальника. Им обоим уже за пятьдесят, а молодое поколение историков представляет ассистент Цзян Инляна, похоже, пользующийся покровительством и расположением своего шефа Чжоу Гэнсин, подвижный, излучающий энергию и деловитость, с уже выработанными менторскими нотками в голосе. Все четверо далеки от занимающих меня проблем, и интересного разговора не получилось. Было много общих фраз о важности изучения экономической истории Юньнани, о многонациональном характере восстаний в период Цин, но этим все и ограничилось. Попытка приподняться над уготованным мне статусом робкого школяра, с восторгом внимающего поучениям корифеев исторической науки, не была понята и принята, и на один-два вопроса, которые мне с немалым трудом удалось вставить в поток льющихся сентенций, последовали те же многословные и неопределенные рассуждения.
Так что первое знакомство получилось не очень удачным. И говорили вроде на одном языке, да, видимо, каждый со своим акцентом. Не такое уж это простое дело — налаживать научные связи. Украдкой сигналю Ли Мао: пора сворачивать эту нескладную беседу. И он недоволен, чувствует, что унесло нас не в то русло, но сделать ничего не в состоянии и хранит на лице заученно любезную улыбку. Рассыпаемся в благодарности, любезностях и подводим черту.
Остается время совершить пробежку по книжным магазинам. Здесь мне повезло чуть больше, удалось напасть на некоторые издания, которые давно искал.
В воздухе стало заметно теплее. Но настроение по-прежнему пасмурное. Может, поэтому город кажется пыльным и грязным. Впечатление совсем иное, чем в первый приезд, хотя если что и сменилось за короткое время моего отсутствия, так это погода. Вот что значит холодный прием и в общем впустую потраченный день.
Приятным сюрпризом было письмо из дома, поджидавшее меня в гостинице «Куньмин». Удивительно, но дошло оно туда всего за две недели. А до Шанхая почта иной раз добирается целый месяц.
В сумерках возвращаюсь по знакомой и не раз хоженой Дунфэнлу. На площади Восточного ветра шумит ночной рынок. Торгуют буквально всем: обувью, одеждой, книгами, кустарными поделками, зонтами, замками, аппетитно дымящейся лапшой, очищенными ананасами, шашлыками… Миниатюрные, тонко нарезанные кусочки насквозь проперченной свинины нанизаны на тонкие десятисантиметровые палочки. Каждая палочка — два мао. Можно «заморить червячка», но во рту после этого юньнаньского деликатеса полыхает настоящий огонь.
Молодой мужчина с запавшими скорбными глазами обреченно сидит на грязной тряпке, демонстрируя свои култышки. Толпа окружает пожилого музыканта, подрабатывающего (или зарабатывающего) на жизнь игрой на флейте. Это тоже ночной базар, это тоже многоликий и многонациональный «город вечной весны».
28 апреля. День обрывочных впечатлений. Переломив лень и желание наконец-то выспаться, бегу завтракать в «Цуйху бингуань». Европейский завтрак и блаженство цивилизации с лихвой компенсируют тяготы раннего подъема. За столиком моими соседями оказывается путешествующая по стране чета западных немцев лет тридцати. Они завершили свою преподавательскую работу в Пекине и ныне стремятся на знаменитый фестиваль в Дали. Восторженно описываю им красоты Аньшуни, которые на расстоянии кажутся еще более чарующими и неповторимыми, и почти убеждаю их посетить эти очаровательные места.
С огромным трудом, только благодаря усилиям Ли Мао пробиваемся к фондам провинциальной библиотеки. Дирекция упрямо требует письменного отношения от Фудани, которым мы, конечно, запастись не удосужились. Бюрократизм и элементарное нежелание помочь в не таком уж сложном деле выводят из себя даже многотерпеливого Ли Мао. Кое-какие книги все же удается получить, но с тысячей условий и оговорок. Молодые, симпатичные библиотекари обескураженно разводят руками: рады бы помочь, но не в их власти. А Ли Мао сквозь зубы поругивает оккупировавших со времен «культурной революции» различные административные кресла безынициативных и ничего не делающих без бумажки чиновников.