Он не спрашивал ни кто я, ни откуда. Принял за американца, англичанина? Какая разница. Видимо, у человека просто наболело, захотелось излить душу, а кому выговоришься, когда каждое неверно сказанное слово и сегодня может обернуться тяжелыми последствиями, способными исковеркать всю оставшуюся жизнь. Но вот подвернулся иностранец, понимающий по-китайски, и от него вряд ли можно ожидать какой-либо неприятности.
«Тяжелая жизнь, — вздыхает мой собеседник. — И просвета не видно. Всю жизнь работаю, последние двадцать два года в одной даньвэй, а что я имею? Силы уже не те, зарплата 64 юаня, бедность… Вам что: у вас есть пища, хорошая одежда, удобные квартиры. Верно? А в Китае бедность, нескончаемая бедность… Четыре модернизации? — переспрашивает он. — Четыре модернизации — это красивый лозунг, а хорошая жизнь наступит лет через пятьдесят, не раньше, и мне ее не увидеть. Сколько мы уже слышали красивых лозунгов… Я был бойцом Красной армии, освобождал Куньмин, мечтал о счастливой жизни, а что я видел? Только работу…»
Мимо нас проходит упитанный, средних лет китаец, прислушивается, возвращается, бесцеремонно пристраивается рядом. Рабочий замолкает, недовольно и обреченно смотрит на пришельца, что-то бормочет себе под нос, машет рукой, говорит: «До свидания» и, поигрывая цепочкой, уходит прочь. Пора и мне, завязывать новое знакомство как-то не хочется.
На встрече с преподавателями исторического факультета Педагогического института Юньнани, состоявшейся во второй половине этого богатого на события дня, присутствовали восемь человек, в числе которых декан факультета Ма Чаосян, проф. Фан Линьгуй, декан факультета иностранных языков Ян Чуаньчже. От моих вопросов все они далеки и знают их настолько, насколько должен быть осведомлен историк о прошлом своего края. Но обстановка, как всегда, была очень дружелюбной и располагала к доброй беседе.
Больше часа проговорили обо всем понемногу, в основном о восстаниях Ду Вэньсю и Ли Вэньсюэ — предводителя выступления инзу в районе Айлаошань, что раскинулся в южной Юньнани, в зажатой хребтами долине по течению р. Ланьцан. Изучением этих восстаний юньнаньские историки занимаются наиболее активно. Впервые мне больше приходится говорить, чем слушать, и настойчивый интерес моих коллег заставляет меня в конечном счете изложить свою точку зрения на события. Боюсь, от моих не совсем укладывающихся в ложе привычных для них концепций взглядов они были не в восторге, но наука остается наукой, и мы расстаемся очень дружелюбно и фотографируемся на память на фоне нового, только отстроенного здания институтской библиотеки.
Провинциальная библиотека сегодня закрыта, и я посвящаю оставшееся до темноты время очередной экскурсии по книжным магазинам и реализации одной из своих задумок — посещению одного из самых знаменитых в Куньмине кафе.
По правде говоря, знаменито оно главным образом среди иностранцев. Англоязычные путеводители по Китаю, издаваемые в Гонконге и США за версту чующими выгоду и извлекающими прибыли за счет стремительно растущего интереса к Китаю предпринимателями, обязательно его упоминают. Причин тому две: только в нем вы можете отведать настоящий вьетнамский кофе и только в нем вы можете с выгодой для себя поменять свои сертификаты на народные юани. Для приученных считать каждый цент, пенс или пфенниг иностранцев это куда важнее, чем какой-то сомнительный кофе. И вот, вспомнив свою неудавшуюся попытку попробовать этот хваленый напиток в феврале, я решил сделать это сегодня.
Кажется, это была Цзиньбилу, улица Золота и яшмы. Ориентиры я знал приблизительно, но ни минуты не сомневался, что быстро отыщу нужный мне дом. Воображение рисовало уютное, сверкающее белизной стен помещение, отполированные до блеска витрины, изящные фарфоровые чашки с дымящимся ароматным кофе. Поэтому, когда, пройдя всю улицу насквозь, я не обнаружил на ней ничего, хотя бы отдаленно напоминающего нарисованный идеал, недоумению моему не было предела. Лишь над одним очень уж неприглядным входом виднелась небрежно намалеванная вывеска: «Кафе». Я думал, что ошибся, свернул в один переулок, в другой… Нет, нигде не было видно роскошной, начертанной на английском вывески; ни одно, кроме уже виданного мной сомнительного заведения, не претендовало на кофейную монополию. Прохожу мимо второй раз, притормаживаю у входа… Нет, что-то не внушает доверия этот грязный, закопченный зал с неуклюже сработанными столами, за которыми устроились несколько завсегдатаев. Продолжаю свой путь и неожиданно слышу вкрадчивое: «Сэр, не хотите ли выпить кофе?»
Идти, так до конца. Мимо провожающих меня неласковыми взглядами посетителей хозяин ведет меня по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Пустой полутемный зал, столы загромождены тяжелыми табуретками. На моем столе появляется стакан с темно-коричневой жидкостью, по вкусу заметно превосходящей подаваемый в обычных китайских кофейнях напиток, но далеко отстающий от мировых стандартов. Кондитерские изделия уже проданы, а кофе — что-то мне совсем расхотелось его пить, — похоже, нацежен из дневных остатков. А всего-то пять часов вечера.
Хозяин присаживается рядом, и начинается психологическая обработка, конечной целью которой является выгодный обмен. Я же стараюсь выудить у него любопытные для меня сведения. Но обоим нам, кажется, не везет.
— Как прибыль от торговли?
— Есть немного.
— Где достаете кофе?
— Долгая история. Родственники, старые знакомые…
— А для чего вам сертификаты?
— Кому же не хочется иметь вещи получше? А в Гуанчжоу или Пекине на них можно кое-что купить.
— Не боитесь?
— А чего бояться?
Действительно, чего ему бояться: власти посматривают на эти дела сквозь пальцы, лишь изредка проводя операции против валютчиков, и, несмотря на все самые строгие постановления и законы, обмен процветает.
Хозяин не очень щедр на слова, его больше интересуют мои финансовые возможности. Но тут его ждет разочарование: отговариваюсь тем, что не захватил с собой деньги, приду, мол, завтра… Ведь ни за что не поверит, что иностранцу просто захотелось своими глазами увидеть местную достопримечательность, коей стало его заведение, и попробовать вьетнамский кофе.
Заморосил дождь. Как всегда бывает в таких случаях, зонта, который я до этого времени носил с собой постоянно, именно в этот момент со мной не оказывается, и приходится слегка вымокнуть, пока добираюсь до гостиницы «Куньмин», чтобы забрать отданные для проявки и печати фотопленки. Дождь быстро перестал, и на обратном пути устраиваю себе легкий ужин под открытым небом из шашлыка, пампушек и ананасов.
В университетском отеле маленькие проблемы с водой: не всегда доходит она до нашего четвертого этажа. День прошел плодотворно, настроение хорошее, поэтому беззлобно подшучиваю над Ли Мао по поводу отсутствия воды, бюрократов-чиновников, валютчиков и прочих неурядиц современной китайской действительности. Он, понимая мое настроение, отшучивается, хотя и его, естественно, эти проблемы не могут не задевать за живое. К сожалению, по возвращении из Дали Ли Мао намеревается меня покинуть, и в Сычуани придется крутиться одному. Отговаривается тем, что его ждут неотложные дела, но мне кажется, что наша автомобильная одиссея в Гуйчжоу просто-напросто истребила все отпущенные ему ресурсы. Жаль будет расставаться.
30 апреля. С раннего утра устремляюсь в библиотеку. Меня подгоняет внутренний зуд, возникающий от превкушения встречи с интересным источником.
В зале литературных памятников читателей человек десять, в основном людей пожилых. Обтянутые синими куртками спины склонились над пожелтевшими от времени страницами. Поблескивают кругляши очков, нелепыми блинами замерли на углах письменных столов синие и зеленые кепки. Библиотекарь признает меня сразу, приносит заказанные книги, и я углубляюсь в поиски. Есть над чем поработать, не хватает лишь драгоценного времени. Вся надежда на ксерокс. Увы, надежда призрачная. Появившийся Ли Мао убитым голосом сообщает о своем бесславном поражении в столкновении с библиотечной бюрократией. Начальство, даже невзирая на припасенное письмо от руководства Юньнаньского университета, не разрешило мне делать копии материалов и требует аналогичного письма от администрации Фудани. Мудрая позиция, диктуемая принципом «как бы чего не вышло». А вдруг иностранец обнаружит в книгах XVIII в., переснимет и увезет с собой материалы, затрагивающие интересы государства? Ли Мао что-то шепчет о выдвиженцах «культурной революции»…