Вход в цокольный этаж не замурован, но лестница на верхние ярусы разобрана, и над головой зияет черная дыра.
От пагоды Дали кажется хаотическим нагромождением темно-серых черепичных крыш и не производит особого впечатления. Однако наши блуждания по городу в поисках следов восстания Ду Вэньсю позволили составить о нем несколько иное, чем накануне, представление. Конечно, город неординарен. Уже хотя бы потому, что в нем при небольшом населении проживает свыше 20 народностей: кроме ханьцев, хуэй и бай — наиболее многочисленных — здесь можно встретить лису, наси, ицзу, мяо, тибетцев и др.
Как город Дали возник сравнительно поздно, лишь в конце XIV в. после подчинения Юньнани Минами. Очень скоро он стал и на протяжении веков оставался административным, военным и экономическим центром всей западной Юньнани. Кроме добычи и обработки мрамора в нем были развиты крашение тканей, сапожное ремесло, производство национальных украшений. По мере расцвета ремесла Дали превращался в торговый центр западной Юньнани, в нем собирались для обмена продукцией собственного производства аборигены из самых отдаленных уголков провинции. А сегодня одной из главных статей городского дохода стал туризм.
Многое, очень многое было разрушено в пламени бурных событий последних полутора столетий. О древнем городе сегодня напоминают лишь заросшие полынью пятиметровые валы, по гребню которых смешно топорщатся шишковатые кактусы, да узкие, кривые улочки, как и века назад плавно струящиеся от предгорий Цаншани к раскинувшимся у берегов Эрхая полям. Черные черепичные крыши, сложенные из булыжника ограды маленьких двориков отражают безыскусность и простоту старого города. Любовь жителей Даля к зелени и цветам проявляется в том, что почти в каждом доме — насколько позволяют возможности — есть свой, иногда просто крошечный цветник. Многие стены покрыты порослью далийского горного чая, красные соцветия которого в пору его цветения придают городу неповторимый колорит и насыщают его атмосферу пленительным ароматом.
Обедаем в чистой и опрятной кооперативной столовой и отправляемся путешествовать по окружающим Дали памятникам старины. Гостиничный пункт проката предлагает хоть и не новые, но достаточно надежные велосипеды — удобнейшее средство передвижения по равнине Дали.
Главная достопримечательность Дали, его символ и талисман, красующийся на обложках большинства рекламных проспектов и книг о городе и долине, — Три пагоды (рис. 55). К ним мы направляемся прежде всего: иной выбор был бы, наверное, просто бестактен. Вымощенная булыжником улица тянется от шоссе вверх, к относительно ровной площадке, на которой врезаются в небо точеные силуэты белоснежных башен. Некоторое время из упрямства пытаюсь воевать со скачущим по камням велосипедом, но в конце концов вынужден примириться со своим поражением, взять его «под уздцы» и идти пешком.
Когда-то пагод в долине Дали было множество. Их белые стены прославляли чистоту и глубину буддийской веры с каждой из девятнадцати вершин Цаншани; каждая деревушка, любой из храмов и монастырей гордо несли над своими тусклыми крышами их остроконечные шпили. Ветры, дожди, землетрясения, люди разрушили многие из этих удивительных творений древнего зодчества, но и по сегодняшний день стройные силуэты пагод остаются безупречным по вкусу украшением долины.
Три пагоды — центральная часть монастыря Чуншэн (Почитания святых). Расположенная в центре архитектурной композиции, величественная, квадратная в плане башня называется «Цяньсюнь» («Неизмеримая»). По своему облику эта пагода, построенная 1150 лет назад, близка к другим пагодам тайского времени. Ее высота, как показали произведенные во время последней реконструкции замеры, составляет 69,3 м. Выступающие кирпичные карнизы разделяют ее на шестнадцать постепенно уменьшающихся кверху ярусов. На каждом из них — небольшие арочного типа окна, строго симметрично по сторонам от них расположены ниши со скульптурами Будды.
К югу и северу от Цяньсюнь расположены две десятиэтажные восьмиугольные пагоды, каждая 43 м высотой. Построены они были значительно позже «Неизмеримой», в XI–XII вв., и несут на себе печать того многообразия форм и утонченности силуэта, которые были присущи культовым творениям зодчих эпохи Сун. Но какими бы древними ни были Три пагоды, сегодня они сверкают белизной и свежестью — следами недавней реставрации. А по обеим сторонам ведущей к пагодам мощеной дорожки восседают с поделками из мрамора, значками, простенькими украшениями, холщовыми сумками, фартуками, платками зарабатывающие на тяге туристов к экзотике торговцы.
Здесь же, на территории давно разрушившегося храма, в маленьком, неказистом на вид помещении разместилась экспозиция истории Дали. Среди развешанных по стенам стендов с фотографиями археологических находок, стел, храмов, пагод, жилых зданий единственный «живой» экспонат — сиротливо лежащая на боку стела с полустертыми, а частью навсегда погибшими иероглифами. Есть в экспозиции и стенд, посвященный восстанию Ду Вэньсю: шесть черно-белых фотографий с очень лаконичным пояснительным текстом.
Рядом с выставкой еще более скромная, заваленная бумагами комната, в которой разместилось Управление по делам памятников материальной культуры Дали. Представляемся его сотруднику, невысокому и очень серьезному китайцу лет 55–60, который с видимым удовольствием делится своими познаниями о Ду Вэньсю, о сохранившихся следах восстания и тут же чертит подробную схему, как удобнее добраться до могилы мусульманского лидера, и даже предлагает свои услуги проводника, от которых мы вежливо отказываемся.
Могила Ду Вэньсю расположена в нескольких километрах к юго-востоку от Дали, вдали от асфальтированной трассы, и нам на себе приходится испытать все прелести разбитых сельских дорог. Но я забегаю вперед: сначала была пешеходная экскурсия в горы, к одному из самых старых буддийских храмов долины, храму Растроганных чувств (Гань-тунсы).
Сворачиваем с шоссе и, лавируя среди стихийно расположившихся на околице деревушки Гуаньинь торговцев зеленью, втискиваемся на узкую, явно не рассчитанную на современный транспорт улочку. На небольшом пустыре, исполняющем функции деревенской площади, оставляем бесполезные в дальнейшем велосипеды. Тут же не упускаем возможности понаблюдать за живой картинкой из далекого средневековья: на мощенном большими каменными плитами дворе обветшалого, полинявшего под дождями и солнцем деревянного храма идет молотьба. Две неопределенного возраста женщины в синих штанах и куртках и широкополых, закрывающих лица соломенных шляпах равномерно взмахивают древними сельскохозяйственными орудиями — цепами. Длинная деревянная рукоятка, к которой с помощью ремня крепится бамбуковая решетка, — это «техника», с помощью которой обмолачивают значительную часть урожая зерновых по сей день.
От храма начинаем долгий подъем в горы. Больше часа неспешно шагаем по извилистой, местами выложенной крупными плоскими камнями — в сколь давние времена мостили ее монахи и паломники — тропе, петляющей между усеянных валунами пустошей и разрезанных каменными межами полей, золотящихся колосьями весеннего урожая.
Потом поля кончаются, тропинка теряется в скудных травах раскинувшихся между полями и лесом лугов, и мы идем напрямую, ориентируясь на чуть заметную припухлость на резко забирающем вверх склоне. Наконец различаю затаившееся между вековыми деревьями красное пятно. Скользя, спотыкаясь и поругивая коварных монахов, карабкаемся по осклизлому после недавних дождей откосу и… упираемся в глухую стену. Вход, конечно, с другой стороны. Храм мало кто посещает, и не ведут к нему вытоптанные туристами просеки. Но для того чтобы сердиться или возмущаться, нет ни духа, ни желания. Дыхание захватывает от открывающейся отсюда красоты! Долина, озеро и примыкающие к нему с востока горы Цзицзушань как на ладони. Чистый, прозрачный воздух скрадывает расстояния и придает особую яркость палитре раскинувшейся у наших ног чудесной картины.
По желто-зеленому, сотканному из прямоугольников, квадратов, трапеций лоскутному одеялу долины в какой-то неуловимой последовательности разбросаны белые угловатые пятна деревень. На фоне обрамляющих Эрхай с востока голых и безжизненных, каких-то тоскливо-розовых гор синева озера ярка и выразительна. И над все этим — насыщенно-голубое небо. От сбившихся в плотный комок на вершинах Цаншани тяжелых серых туч время от времени словно бы нехотя открываются невесомые, чуть прихваченные румянцем белые облака, лениво и важно проплывают над долиной, озером и скрываются за далеким горизонтом.