Почти все мы поранили лица и руки, много раз спотыкались и падали. Достигнув низины, мы были вынуждены несколько минут передохнуть.
Там мы обнаружили, что огонь отделяли от холма каких-нибудь тридцать шагов, дальше книзу он начал гаснуть. С этой стороны его распространению мешал овраг. Мою лошадь била такая дрожь, что она едва удерживалась на ногах. Волы тяжело дышали, опустив головы к земле, а самое трудное было еще впереди: нужно было в тридцати шагах от огня проехать около ста шагов вдоль охваченного им пространства и лишь после этого повернуть налево. Хотя расстояние было очень невелико, оно грозило нам большими опасностями, чем весь предыдущий отрезок пути.
Волы двинулись вперед, но, не пройдя и пяти шагов, ринулись, задыхаясь от дыма, к каменистому склону холма. Еще немного — и они перевернут фургон! В этот критический момент один из моих спутников, бежавший рядом с волами с моей стороны фургона, метнулся на другую сторону. С помощью остальных путешественников и погонщика-африканца ему удалось криками и ударами заставить животных спуститься на ровную местность. Бейте, орите, иначе мы погибнем, обратимся в дым! И вот мы несемся сквозь густой чад, на нас сыплется разносимый ветром пепел, падают горящие стебли травы, куски коры, раскаленные и охваченные пламенем ветки: могло показаться, что мы лишились даже чувства самосохранения. Только бы достигнуть места, где нас ждет спасение!
Еще сто, семьдесят, пятьдесят шагов… Жар настолько усилился, что я каждую секунду мог увидеть, как вспыхнет парусина.
Оставалось еще только двадцать шагов. Выдержат ли упряжные волы — они хрипят и спотыкаются в ярме! Наконец— слава тебе господи! — опасность миновала. Теперь слева от нас находился луг, не охваченный пламенем, справа— овраг глубиной 10 футов и шириной 12. За ним тянулся участок, покрытый выгоревшей травой. Я спрыгиваю на землю, быстро снимаю седло и направляюсь к моим спутникам, бросившимся на траву. Они не могут произнести ни слова. Багровые лица, руки, израненные в кровь от частых падений, глаза, чуть не вылезающие из орбит от натуги! Одежда на Пите, который с передними быками первым преодолевал препятствия, изодрана в клочья. На спине и груди, к счастью неглубокие, рваные раны, из них сочится кровь.
Из Мусеманьяны в Мошаненг
Африканец из племени баролонгов принес мне шкуру молодого льва и запросил за нее 3 фунта стерлингов золотом. Я предложил ему старый сюртук, но он настаивал на своей цене, утверждая, что уже однажды продал в Клипдрифте львиную шкуру за такие деньги. Я посоветовал ему взвалить шкуру на спину и идти с ней в Клипдрифт. Баролонг рассердился. Быть может, желая сделать меня более уступчивым, друг его рассказал мне, каким образом досталась продавцу львиная шкура.
— У этого человека, — сказал он, указывая на обиженного героя, — была всего одна корова. Кроме того, у него две жены и порядочное поле. Корова паслась в деревенском с гаде, которое оберегал пастушонок. Однажды этот мальчик прибежал в слезах и сообщил, что корову задрал лев. Мой друг отправился на место, откуда можно было видеть льва и его жертву, и влез на дерево. Он действительно заметил труп коровы, но льва поблизости не было. Тогда мой «брат» приблизился к трупу и вместе с пастушонком взобрался на дерево, чтобы застрелить хищника. На этом дереве моему бедному другу пришлось просидеть до следующего утра. Под вечер он хотел спуститься, ибо дерево было колючим, да и тело его затекло, но тут он подумал о львах — они ведь выходят из зарослей как раз па вечерам — и остался на дереве с мальчиком, который ревмя ревел, потому что от стояния на тонком суку у него разболелись ноги.
Ночью пришли львы, да-да! (тут рассказчик ударил себя в грудь), не лев, а львы (он начал считать на пальцах) — целых восемь львов, да, макоа (белый), восемь львов!
Он обвел нас глазами и повторил:
— Восемь львов!
При этом он немного наклонился вперед и, держа руки перед собой, старался жестами изобразить цифру 8. Убедившись, что все мы поняли, о скольких львах идет речь, он продолжил рассказ: