В один из февральских дней, вернувшись из университета, я обнаружила на своем столе открытку. «Чинмайя комитет, вилла Анасуйя, Химаятнагар, Хайдарабад, извещает о том, что лекции об Упанишадах читаются его святейшеством свами Чинмайя в зале Сароджини Деви, Султан-базар, с 22 февраля по 24 марта с 6.30 до 8.30 вечера, ежедневно. Пожалуйста, не приводите с собой детей моложе двенадцати лет». Вилла Анасуйя… Я вспоминаю, что, вилла принадлежит моей хорошей знакомой, редактору журнала «Уша» («Рассвет»), Лакшми Редди. Значит, я могу попытаться с ее помощью договориться о встрече с Чинмайей. Я звоню Лакшми.
— Да, свами уже знает о вас, я ему говорила.
— Ну и как?
— Он с удовольствием вас примет. Он еще не встречался с русскими.
Я кладу трубку, и меня начинают одолевать противоречивые чувства. Круг моих знакомств обычно ограничивался простыми смертными. А тут святой… Я представила себе: вхожу к святому и… мое воображение иссякло. Вспомнилась только унизительная церемония поклонения, через которую должен пройти обычный человек, чтобы предстать пред «святые» очи. Одно было совершенно очевидным: делать этого я не стану. Скажу свами только «намасте» и как можно вежливей. Пусть знает, что я уважаю традиции и обычаи моих гостеприимных хозяев.
Я так и сказала: «Намасте, свамиджи». А в ответ прозвучало энергичное английское «хэлло!». В небольшой комнате на низком диване сидел чернобородый человек. Могу сказать, что он был красив и не стар. Правильный овал лица, орлиный нос с горбинкой, твердо очерченный рот и, наконец, черные живые глаза, с хитринкой смотревшие на меня. «Святого» в этих глазах было мало. На свами были традиционные оранжевые одежды. На полу у его ног сидели почитатели и слушатели. Каждый вновь входящий «брал прах» у ног святого. Чинмайя предложил мне место рядом с собой. Я поняла, что свами знает и уважает традиции и обычаи моего народа. Но сесть рядом с Чинмайей — значило оскорбить чувства людей, сидящих на полу и поклонявшихся свами. На мое счастье, в комнате оказался стул, и я села на него.
— Вы умеете уважать наши обычаи, — произнес Чинмайя.
— Так же, как и вы наши.
Первая неловкость прошла, и все заулыбались. Свами продолжал прерванную беседу. Он говорил на хорошем английском языке. Члены комитета внесли в комнату магнитофон. Беседа Чинмайя записывалась. Свами посмотрел на магнитофон и спросил:
— Американский?
До сих пор я считала, что святые современной техникой не интересуются. А свами, оказывается, даже знал, что Индия не производит магнитофоны.
Ему ответили утвердительно.
— Не советую покупать американские вещи. Лучше покупать китайские и японские. Русские магнитофоны у нас не продаются? — и свами повернулся ко мне.
Разговор явно приобретал политическую окраску, а свами разрушал мои представления об индусском святом.
Но вот беседа вернулась в свое прежнее русло, и я услышала, наконец, то, что ожидала услышать от святого. Чинмайя говорил о йоге.
«Высокая духовная культура, — на лицо свами легла явная печать „святости“, — приобретается только через йогу. Путем постоянных упражнений и самосовершенствования йога получает возможность общаться с богом. И в этом общении с высшим он совершенствует свою внутреннюю культуру. Эта духовная культура не имеет ничего общего с материальным миром, с его суетными радостями и ничтожными печалями. Только уход от мира и его пороков, только общение с богом принесут человеку истинное наслаждение, истинное познание и истинную культуру». Затем свами еще долго развивал эту мысль. «А не поспорить ли с ним?..» — подумала я. Но свами торопился на какой-то прием. Я спросила, сможет ли он меня принять еще раз, и получила согласие.
На следующее утро я приехала на виллу Анасуйя и застала свами одного.
― Свами, — сказала я ему, — прошлый раз я слушала вашу лекцию о йоге, и мне хочется с вами об этом поговорить. Вы утверждали, что истинная духовная культура формируется вдали и в независимости от материального мира. Не думаете ли вы, что наша духовная культура в значительной мере все же связана с этим материальным миром и ее уровень в первую очередь зависит от него?
Я с вами согласен, — как-то испытующе глянул на меня Чинмайя. — И более того, я разовью вашу мысль.
В течение десяти минут Чинмайя толково изложил мне марксистскую теорию о соотношении материального мира и также о свободе и необходимости. При этом святой довольно удачно оперировал основными положениями «Капитала» Маркса. Оказывается, он его читал в подлиннике. Вот тебе и святой! Спорить с ним было не о чем. Но меня теперь удивляло другое, как может человек, хорошо разбирающийся в марксизме и соглашающийся с его теорией, заниматься тем, чем занимался Чинмайя.