Федор Филиппович знал толк в лошадях, и мы с ним в базарные дни ходили их покупать. Торговались по всем правилам: хлопали не раз по рукам, называя цену, пока наконец удавалось договориться о стоимости коня. После этого еще некоторое время уславливались, за чей счет магарыч. К вечеру — не вру! — опухала рука. Так прошла неделя. Наконец, в ограде снятого для экспедиции дома стоят одиннадцать лошадей, три пароконные подводы, мешки с овсом, сено. Мы наняли еще троих возниц, так что отряд разросся теперь до шести человек.
И вот ранним утром прогремели наши тяжело груженные подводы по галечному дну Алматинки, направляясь на восток в сопровождении трех всадников. К каждой подводе привязано по запасной лошади, чтобы сменять уставшую в запряжке.
Дорога проселочная, то битая, то есть хорошо накатанная (кони взбадриваются, бегут веселей), то чуть приметная, когда теряется в песчаных наносах, солончаках, зарослях тамариска. Не раз переходили вброд горные речки, сбегающие с Заилийского Алатау. Не переправился до четырех часов пополудни — жди утра, потому что во вторую половину дня бурным белесым потоком бушует студеная вода от талого снега и льда в горах. К утру уровень падает, прозрачная вода мирно журчит. Самое лучшее время для переправы.
…Пятые сутки в пути. Днем зной, кони идут понуро, только вскидываются, когда овод ужалит. Под вечер жар спадет, но тогда одолевают комары и мошки. Лошади мотают головой, бьют копытом, путаются в постромках, остервенело машут хвостом. А рысью не погонишь, устали за день. Вот и прошли всего сотни две верст (еще непривычно было слово «километр»), да и те не меряны, не столбовая дорога.
Пока тащится наш обоз, я на своем Сером (молодой иноходец с белой звездой на лбу) отъезжаю в сторону, чтоб осмотреть саксаульник или узнать, что за алое пятно на пригорке (оказывается, тюльпаны цветут!), или с другого пригорка поглядеть вдаль, смекнуть по карте, где находимся.
…К. исходу недели, миновав село Чарын, выбрались на щебнистую подгорную равнину.
Перед нами хребет. Подножие в сизой дымке, выше синеет полоса лесов, наверху «белки», пятна еще нерастаявшего снега. Это и есть «мой» Кетмень-тау. Селение приткнулось к устью большого ущелья.
К вечеру въехали в районный центр — село Подгорное.
В сельсовете собрался народ. Рассказываю о задачах экспедиции, о нуждах резиновой промышленности, о каучуконосах (не знает ли кто растений, выделяющих липкий сок?). Прошу помогать в поисках, приносить мне «подозрительные» травы, корни. И еще прошу дать проводника, рабочих. Дальше пойдем вьюком — нужно больше людей.
План у нас такой: обследуем северный склон хребта Кетмень до самой границы с Китаем, возвращаемся на базу в Подгорное (здесь запас продовольствия, ждут письма, надо оставить собранные материалы); дня три отдыхают люди и кони, потом отправляемся на южный склон и по долине Чалкудысу, обогнув хребет с запада, завершаем экспедицию.
Через три дня снарядили караван. Три коня верховых и восемь вьючных. Для лагеря нужно выбирать удобное место, где есть вода, топливо и пастбище. Я собираю растения, Мазанко исследует их в полевой лаборатории. Ежедневно десятка два-три видов попадают «под нож» (нужно приготовить анатомические препараты). В микроскопе можно увидеть, содержится ли каучук в стебле, листьях, корнях и много ли его. Если много растений — заготавливаем столько, чтоб хватило для лабораторных химических и технических анализов. Образцы потом отправим в Москву, в Институт каучука и гуттаперчи.
Наиболее перспективны растения из семейства сложноцветных. К ним относятся виды хондриллы, недавно открытый новый вид скорцонеры — тау-сагыз. Но нельзя пропускать представителей и других семейств, в стеблях и листьях которых есть липкий сок, вязкие выделения, эластичные нити на изломе.
Для Мазанко работы много. Он режет, фиксирует, красит, исследует под микроскопом, зарисовывает, сравнивает. Неясный результат — повторяет все снова.
Нашли новый вид хондриллы с повышенным (вероятно?) содержанием каучука, два вида молочаев, один ирис, один солидаго, два вида ластовней и еще несколько видов растений. Во всех есть каучук, то больше, то меньше… Но растения с выдающимся содержанием каучука все никак не попадались.
Лагерь разбиваем то под сенью могучих тяньшанских елей, то на открытых пологих плато с альпийскими лугами, то среди буйного разнотравья прилавков, куда с равнин ветер приносит аромат полыни…
Мы не одни в горах. Когда снимаем лагерь и переходим в другое ущелье, непременно цстречаем по пути кочевье казахов, уже поднявшихся с равнин на джай-ляу — сочные альпийские пастбища. Мы знакомимся, нас угощают студеным кумысом, кирпичным чаем, пахнущими дымом лепешками (мы по старинке возим с собой сухари). За беседой выясняется, что слух о нас прошел уже повсюду. Известно, что мы ищем сагыз (так называют наплывы на хондрилле, их собирают казахские ребятишки и жуют, как у нас живицу сосны, ели, пихты). Все знают, что в нашем лагере две палатки, одиннадцать лошадей (и точно подмечено, какой масти каждая), что на мне кожаная тужурка, а у рабочих русские сапоги. Все особые приметы зафиксировал узун-кулак (длинное ухо) — беспроволочный телеграф кочевников.