— Сразу после мятежа с офицерскими бумагами мне бы не избежать самой жесткой проверки.
— Это верно, но сейчас обстановка другая. К вашим документам мы добавили только один — пропуск на въезд в город, выданный Заволжской Коллегией по борьбе с контрреволюцией. Он косвенно подтверждает, что участия в мятеже вы якобы не принимали. Будем считать, вам удалось обмануть бдительность Тихона Вагина, который руководил этой Коллегией.
— Как мне представить Вагина?
— Как завербованного вами сотрудника губчека.
— Смело, — покосился поручик на Тихона…
Еще два часа сидели они за столом, уточняя детали, договариваясь о связи. На прощание Лобов наказал:
— Главное — осторожность, без согласования со мной ничего не предпринимать. Ваша основная задача — дождаться связного.
Над дверью парикмахерской Шульмана на Власьевской висела местами проржавевшая вывеска с нарисованным на ней мужчиной с усиками и пробором в зализанной прическе.
Тихон остался дожидаться поручика на улице.
— Доверяете? А если я дворами? — без улыбки спросил Перов.
— Бегите, от себя все равно не убежишь, — вроде бы равнодушно проговорил чекист.
— В моей ситуации эта пошлая фраза звучит весьма точно, — усмехнулся офицер, вошел в парикмахерскую.
«А вдруг и впрямь сбежит?» — не выходило у Тихона из головы, пока дожидался поручика.
Но через полчаса, побритый, пахнущий крепким одеколоном, Перов опять появился на улице.
В квартиру зубного врача на Духовской улице они постучались, когда уже стемнело. За дверью долго возились с замками, чуть приоткрыли ее на длину звякнувшей цепочки, в темном дверном проеме блеснуло пенсне.
— Игорь Павлович Флексер? — убедился поручик.
— Ваш покорный слуга.
Офицер медленно, по словам, выговорил пароль:
— Случайно не у вас остановился Синицын из Углича?
Дверь тут же захлопнулась, из квартиры — ни звука.
Перов недоуменно переглянулся с Тихоном, хотел было постучать еще раз, уже поднял руку, но тут дверь открылась снова.
— Синицын у нас, проходите, — шепотом произнес Флексер, скинул цепочку.
Прихожая была тускло освещена керосиновой лампой, на полу — мягкая дорожка.
Зубной врач неслышно отошел в темный угол, поблескивал оттуда стеклышками пенсне.
— Почему не сразу впустили? — строго спросил Перов. — Разве я неправильно назвал пароль?
Флексер суетливо одернул жилетку, поправил пенсне на шнурке, спрятал короткие руки за спину.
— Извините — растерялся, вы явились слишком неожиданно. Кроме того, вас двое.
— Это свой, — небрежно сказал о Тихоне поручик. — Можно раздеться?
— Да, да, конечно, — Флексер бросился к нему с поспешностью лакея, рассчитывающего получить крупные чаевые.
Тихон с удивлением заметил, как в квартире врача преобразился Перов: лицо властное, движения точные, уверенные, потрепанная шинель скинута на руки Флексера с шиком. И голос командирский, жестковатый.
Хозяин проводил их в комнату, водрузил лампу посреди стола, накрытого скатертью с кистями.
Первым сел поручик, придвинул к себе мраморную пепельницу, закурил. Тихон пристроился на гнутом венском стуле возле массивного шкафа из красного дерева, на котором тикали часы с черным циферблатом, позолоченными стрелками и двумя бронзовыми музами по бокам.
Флексеру на вид было за пятьдесят. На круглом, упитанном лице выделялся большой нос, а глаза за стеклышками пенсне маленькие, невыразительные. Рот кривился в извиняющейся, вымученной улыбке, а руки не находили себе покоя: теребили пуговицы жилета, без нужды переставляли фарфоровые статуэтки на полках, поправляли накрахмаленные манжеты.
Чувствовалось — трусил. Остановился в простенке между занавешенных бархатными шторами окон, зябко поеживаясь, сложил руки на груди.
Шторы прикрывали и дверь, ведущую в соседнюю комнату. Перов спросил, есть ли еще кто-нибудь в квартире.
— Один, как перст один, — качнулся вперед Флексер. — Перед самым мятежом отправил жену с дочерью к теще в Кострому. Пока не вернулись. Хочу сам ехать за ними.
— В Костроме спокойней, пусть лучше там отсидятся, — многозначительно посоветовал поручик. — По этому паролю у вас никто не появлялся?
— Я думал, обо мне вообще забыли. После мятежа стольких арестовали.
— Вам повезло.
— Кто знает, что день грядущий нам готовит? — печально вздохнул Флексер. — В наше время от дому до Коровников — один шаг, а от тюрьмы до кладбища — еще ближе.
— Ни с кем из наших связи не поддерживаете?
— Боже упаси! — вскинул короткие руки Флексер, словно защищаясь от удара. — В контрразведке мне запретили это категорически, только благодаря этому и уцелел.
— Если вы не против, я остановлюсь у вас, — сказал Перов так, будто только что надумал это.
Флексер беспокойно зашарил по жилету руками, затеребил пуговицы:
— Удобно ли вам будет? У меня постоянно посетители, квартира в самом центре, большевики по улице так и снуют.
— Не волнуйтесь, Игорь Павлович, документы у меня надежные. А к удобствам не привык, на фронте, случалось, в одном окопе с солдатами вшей кормил. Ну, а если найдется отдельная комната — и совсем хорошо.
— Комната найдется: как врача, меня не уплотнили.
— Значит, договорились, — поднялся Перов. — Сейчас мы уйдем, вернусь поздно.
— К вашему приходу я подготовлю комнату, — угодливо проговорил зубной врач, но вид у него был пришибленный.
На улице поручик с усмешкой сказал:
— Наконец-то высплюсь по-человечески, у своих.
Тихон уловил иронию, но промолчал, только спустя некоторое время, когда они вышли на Дворянскую улицу, спросил, как ему показался Флексер.
— Нормальный интеллигентный человек! Это в вашем представлении все контрреволюционеры выглядят громилами с окровавленными руками. А среди них есть и внимательные мужья, и любящие отцы, и истинные патриоты.
— Насчет мужей и отцов не спорю, а вот о патриотах помолчите, — обрезал Тихон. — Ваши братья-офицеры против собственного народа вместе с интервентами воюют.
Поручик поднял воротник шинели, прибавил шаг.
В лицо бил тугой ветер с холодным дождем, в окнах уцелевших домов мерцал тоскливый свет. Мрачно темнели развалины, в облачное небо упиралась пожарная каланча.
На Семеновской площади их остановил красноармейский патруль. Проверив документы, пожилой солдат с перевязанным горлом посоветовал:
— Поодиночке не ходите, товарищи. На улицах сволочь всякая постреливает.
— Вооруженные, отстреляемся, — ответил ему Тихон, засовывая чекистское удостоверение в карман.
— Это как получится, парень. Вчера на набережной наш патруль уложили ножами, без выстрелов. Записочку оставили, что скоро таким макаром всех красных прикончат.
— Всех — руки коротки, — сердито буркнул другой солдат, сутулый и худой, с острыми, выпирающими скулами.
Патруль пошел в сторону Ильинской площади, Тихон и поручик свернули к Волге.
Дом номер четыре по Семеновскому спуску — двухэтажный особняк с островерхой крышей, сбоку — каменные ворота с аркой. Восьмая квартира — на втором этаже, туда вела неосвещенная деревянная лестница со скрипучими ступенями. В подъезде пахло мышами, кошками и рыбьим жиром.
На этот раз пароль сработал без задержки. Гусицын тут же пропустил их в квартиру, долго жал руки, чуть не прослезился, в умилении сморщив желтушное узколобое лицо.
— Наконец-то свои! Одна красная сволочь кругом, не с кем душу отвести. В квартире напротив — и то большевик!
Тщедушный, с длинными руками и маленькой головой на тонкой шее, Гусицын тоже совсем не был похож на злодея-заговорщика — серый, перепуганный обыватель. Увидишь такого в толпе — и ничем не заденет он внимание. Однако первая же сказанная им фраза убедила Тихона — это враг, и враг закоренелый, обывательская внешность только личина.