— За организацию контрреволюционного заговора, — коротко ответил председатель губчека, пытливо оглядывая возбужденных посетителей.
— Что за заговор? Почему Ревтрибунал не поставлен в известность? — возмутился Малинин.
Лагутин спокойно закурил, подвинул к себе блюдце с окурками, бросил в него спичку:
— Дело передадим в трибунал, как только закончим следствие. Таков порядок.
— Ты поддался на грубую провокацию, Лагутин. Ведешь огонь по своим!
— По врагам!
— Мы знаем Дробыша, его знает председатель Реввоенсовета товарищ Троцкий!
— Вы его плохо знаете.
— Есть приказ товарища Троцкого не вмешиваться штатским в дела военных органов! — все больше распалял себя Малинин.
— Я действовал тоже на основании приказа.
Лагутин достал из стола мандат, подписанный Дзержинским, показал его Малинину и Польских. Они несколько раз перечитали короткий текст, переглянулись растерянно. О встрече председателя губчека с Дзержинским они не знали.
Польских раздраженно произнес:
— В этой бумаге ни слова не сказано о Дробыше.
— Он организатор заговора. Без его ареста, сами понимаете, мы не могли бы ликвидировать заговор.
— А где доказательства? — Малинин вытянулся вперед, шаркнул ладонью по лысине.
Председатель губчека рассказал о похищенных Дробышем штабных документах. Польских словно дожидался этих слов:
— Дробыш утверждает, что расписание движения военных эшелонов и какие-то списки с телефонами твои чекисты нашли в карманах убитого. Смолин и Ляхов подтвердили это. Мобилизационный план и прочие бумаги он просто по ошибке завернул в газету и забыл о них. Эти документы особой секретной важности не представляют.
— Как ты умудрился узнать это, если Дробыш сидит в тюремной камере?
— Вчера я дежурил в Коровниках. Помощник начальника уголовного розыска имеет право разговаривать с заключенными!
— Дробыш — заговорщик, контрреволюционер, а не уголовник. Ты занимаешься не своим делом, Польских!
— Это я поручил ему допросить Дробыша, — важно заявил Малинин. — Решения губчека должны утверждаться Ревтрибуналом.
Лагутин ткнул в блюдце окурок — разговор начал выводить его из себя: посетители вели себя нагло, вызывающе.
— Председатель Ревтрибунала поставлен в известность. Значит, Малинин, ты действуешь по своей инициативе?
— Сегодня мне лично звонил товарищ Троцкий. Поручил разобраться с этим делом. И я настаиваю, чтобы арестованного Дробыша немедленно освободили и направили в Реввоенсовет, в подчинении которого он находится!
— Этого не будет! — твердо сказал Лагутин. — Следствие пойдет здесь, в Ярославле, где совершено преступление.
— На что ты рассчитываешь, Лагутин? С кем вздумал тягаться? — вроде бы посочувствовал Малинин. — У тебя нет прямых улик, никто из арестованных не назвал Дробыша руководителем контрреволюционной организации. Да и вообще, существует ли она?
— По приказу Дробыша со сведениями о расположении частей Северного фронта к англичанам перебежал бывший военспец Перов…
Лагутин рассказал о внедрении в подпольную организацию Вагина, как ему удалось войти в доверие к Перову. О том, какую роль поручик сыграл в этой операции на самом деле, умолчал — об этом в губчека знали только он, Тихон и начальник иногороднего отдела.
Малинин оживился, требовательно спросил:
— Где этот оперативный сотрудник? Я сам хочу с ним поговорить.
— Он в госпитале. При аресте Дробыша был опасно ранен, пока врачи не пускают к нему, все еще без сознания, — объяснил Лагутин.
— Единственный свидетель и тот на ладан дышит, — усмехнулся Малинин, и по его виду Лагутин догадался, что о ранении чекиста он тоже знает, потому и потребовал встречи с ним.
— В вашего сотрудника стрелял Поляровский, — тут же проговорился Польских. — Дробыш никогда раньше не встречался с ротмистром, не знает, зачем он пришел к нему.
— Никогда не встречался, а фамилию и звание тебе сказал? Интересная картина получается, не так ли?
Польских замешкался, тогда Малинин поспешил ему на помощь.
— Мы узнали это по своим каналам, Лагутин. Не пытайся поймать нас на слове.
— Что за каналы? Как председатель губчека, я должен это знать.
Малинин с угрозой постучал мосластым кулаком по столу:
— Советую выполнить приказ товарища Троцкого и освободить Дробыша. Если он окажется виноват, его дело будет рассматривать Реввоенсовет, а не губернская Чека. Будешь упрямиться — обратимся в губком партии и скажем, что ты фабрикуешь дело о заговоре в штабе военного округа с целью нажить себе политический капиталец. Мы не позволим тебе шельмовать честных, проверенных военспецов!
Лагутин поднялся на ноги, оправил гимнастерку под ремнем и произнес, едва сдерживая раздражение:
— Не знаю, сами вы заблуждаетесь или кто-то умышленно водит вас за нос, но мешать следствию не позволю. Жалуйтесь в губком — это ваше право. А наша чекистская обязанность — выявлять и обезвреживать тех, кто покушается на Советскую власть! Кончен разговор!..
— Ты еще пожалеешь об этом! — затряс костлявым пальцем Польских.
— Жалеть будете вы, что защищали злостных контрреволюционеров!
— Я доложу товарищу Троцкому, что немотивированными арестами ты парализуешь деятельность штаба, играешь на руку врагам, наносишь вред обороне республики! — уже у дверей пригрозил Малинин, натягивая на лысую голову суконный картуз.
Сразу же из кабинета Лагутина «защитники» Дробыша направились в губком партии. Вечером председателя губчека вызвал к себе товарищ Павел. Отношения между ними всегда были теплые, доверительные, но на этот раз в голосе секретаря губкома Лагутин почувствовал тревогу.
Коротко рассказал, как была разоблачена группа Дробыша: о внедрении Вагина, о штабс-капитане Бусыгине, о складах оружия, найденных в городе после допросов арестованных. Все эти факты постепенно переубеждали товарища Павла.
— Малинин говорил, против Дробыша нет прямых улик, Так ли это? — спросил он.
— Списки заговорщиков мы нашли у него в квартире, а не в карманах убитого Поляровского. Какие еще нужны улики?
— Почему никто из арестованных не назвал Дробыша руководителем подпольной организации? Ты мне вот это объясни.
— Дробыш предвидел вероятность провала и наладил строжайшую конспирацию. Июльский мятеж многому научил не только нас, но и местных контрреволюционеров — они стали действовать изворотливей, хитрей. О том, что он руководитель, знали только трое заговорщиков — Ляхов, Смолин и Гусицын. Но они стоят за него горой, все валят на Поляровского.
— А этот раненый парень, твой сотрудник? Он может сейчас дать показания против Дробыша?
— Состояние его очень тяжелое.
Товарищ Павел задумался, бросил на Лагутина быстрый, строгий взгляд и решительно произнес:
— Хорошо, я позвоню председателю Ревтрибунала, чтобы он утихомирил Малинина, дал тебе возможность закончить следствие. Думай сам, как изобличить Дробыша, чтобы у Троцкого и других не осталось сомнений в его предательстве.
Из губкома Лагутин вышел успокоенный, факты убедили партийного секретаря, что чекисты действовали правильно.
На другой день из Рыбинска вернулся начальник иногороднего отдела. Лагутин рассказал ему последние новости, добавил:
— Если Троцкий будет настаивать на освобождении Дробыша, придется подключать к следствию поручика Перова.
Лобов положил на стол несколько исписанных страниц:
— Не надо, Михаил Иванович. Дробыш сам себя разоблачил.
— Что это? — склонился над бумагами Лагутин.
— Инструкции рыбинским заговорщикам, написанные собственноручно полковником Дробышем. Нашел у руководителя рыбинского подполья капитана Есина.
— Знакомая фамилия.
— Есин — участник июльского мятежа Рыбинске. Тогда удалось скрыться, потом по фальшивым документам устроился в уездную милицию.